Николай Калиниченко - Когда он шагнёт…

Внизу – дыханье тяжкое зыбей,
В зените – звезд незримая живица.
Ужель погибнет, канув средь камней,
Не сладит с бурей, солнечная птица?

Но, даже если рок рассудит так,
Черед придет, и тело станет пылью.
Навстречу шторму, рассекая мрак,
Другой защитник расправляет крылья.

Тяжелый, как надгробная плита,
Уродливый Морфей анабиоза.
Над кораблём сияющие звёзды.
Над звёздами зияет пустота.
Белковой жизни хрупка тщета,
Укрытая в скорлупке техногенной,
В торжественном вращении Вселенной
Я словно лист, сорвавшийся с куста
Сирени… И кружу в потоке пенном
Межзвёздный вальс упавшего листа.

Нездешний дождь к земле деревья гнёт,
Даруя лесу бледную корону.
Танцует светлый мальчик Новый год
На ледяном крыле антициклона.

Под грузом новорожденного льда,
Как нерестом истраченные рыбы,
Стоят в портах воздушные суда,
Которые взлететь ещё могли бы.

Но нет движенья, жизни, света нет
В округлых окнах темных фюзеляжей.
Врата небес закрылись без примет,
Колеблет ветер черные плюмажи

Полночных туч, и кажется вот-вот
Неотвратимо, веско и незримо
На городской бетонный эшафот
Обрушится пята Иэлохима.

И мы кричим Незримому: «Постой!
Не торопись. Мы поняли примету!»
Аэропорт неправедно пустой
Мы призовем немедленно к ответу.

Мы разожжем огней причальных свет,
Огонь на взлёт немедля запалим мы,
Наш самолет взойдет, ровняя след,
И курс возьмет на юг, к Иерусалиму.

Уйти волхвом в далекие края,
Лицом к Звезде тропою позабытой,
Чтоб в темном храме, Родина моя,
Просить тебе опоры и защиты.

А после влившись в суетный рабад,
Вдруг услыхать из радио на полке:
«В Москве мороз и лёгкий снегопад.
Детей влекут Рождественские ёлки».

Не будет на сердце печали,
Лишь тихая, светлая грусть,
Когда над беспечным Пигалем
Я сизым дымком вознесусь,
Чтоб видеть, как ближе и ближе,
Растратив себя, не щадя,
Ударится в крыши Парижа
Хрустальное тело дождя,
И туч обескровленных хлопья,
Пронзая, как ветхий шатер,
Святые небесные копья,
На белый падут Сакре-Кёр.
Случайный прохожий-зевака
Не сдержит внезапную дрожь
И станет тихонечко плакать,
Жалея истаявший дождь…

Разгулялась осень листопадная,
И прозрачен нынче лунный свет.
Здесь святых хоронят за оградами,
Потому что в центре места нет.

Любопытный бес к ограде чалится,
Водит рылом в поисках души.
Только жизнь упрямо не кончается,
Ну, а смерть привычно не спешит.

Я гуляю кладбищем простуженным
Накануне пасмурной зари.
Здесь лежат служаки и прислужники,
Секачи, вампиры, упыри.

Лишь забрезжит утро, встанут бодрые,
«Трогай, милый!» – ласково велят.
Экипажи глянцевые, гордые
От гранитных склепов полетят.

И рассыпят отблески холодные
Синие тревожные огни.
Едут к нам избранники народные.
Полюбуйтесь, люди, вот они!

Катят с воем улицами длинными,
Стружку птиц снимая с мокрых крыш.
Яростные буркала совиные
Жадно смотрят в треснувшую тишь.

Где несёт повинность магазинную
Утлого людского бытия,
Угольная, хлебная, бензинная,
Золотая Родина моя.

Ты не слушай слов моих, кормилица,
Светлая, застенчивая Русь.
Я не ангел, если посчастливится,
Наскочу и мигом присосусь!

Чтобы есть и пить тебя, привольную,
И вставать из гроба на заре,
И гулять, покуда войско дольнее
Не растопчет утро упырей.

Тело липы делило церковь,
Но неделима церкви свеча.
Я на прогулку проулком гулким,
Шагом неспешным топчу печаль.
Мелкие грусти – конфетный хрустик.
Длинные сплины – клином сапог.
Стресс, апатия, обид братия —
Мне на каблук, на один зубок.
Цок-цок-цок!
Мимо машины нишами шума,
Кошки шныряют, листву шевеля,
Солнце – оконце небесного трюма,
Сонная Шамбала башен Кремля.
Шомпол Ивана, стражем налажен,
Вечным дозором вечер встречать.
Сверху из Гугла ладится кругло
К Русской равнине Москвы печать.
Ать-два-ать!
Запах особый, мягкий и сдобный,
Ляжет на лапы Гоголя львов.
Сквером тенистым скверна туристов,
Буча гремучих, скученных слов.
Выйду навстречу, раздвину плечи.
Здравствуйте, граждане важных Европ!
Раз вы с оказией здесь в Евразии,
Я покажу вам неведомых троп!
Топ-топ-топ!