Валерий Симанович - Четвёртая стража

Нас прореживает Судьба
Гребешком блестящих ножей,
Чья убийственная гульба
Посреди несклонённых шей —

Не иллюзия, не мираж,
Не к безумью сквозной проём,
Но Реальности злой кураж,
Что разнузданней с каждым днём.

Пробежал холодок вдоль спин:
Приоткрыв високосный год,
Кто из тёмных его глубин
Вынет новый гибельный лот?

И под лязг поварских желез
В непроглядной адской ночи
Чьею плотью заправит бес
Серых будней пустые щи?

Не спасёт тут ни похвальба,
Ни смиренье, ни гнев друзей:
Нас прореживает Судьба —
И попробуй поспорить с ней!

Ржавый чан закипеть готов.
Раздувает бесовский клир
В очаге огонь из крестов,
Из терновых венков и лир;

И причудливей древних рун
В том огне выплетают вязь
Почерневшие нити струн,
Потеряв со звуками связь.

Знаем: дьяволу плоть отдав,
Души лучших взмоют в зенит —
Но какой волшебный состав
Боль оставшихся исцелит?

Новый день придёт. Но за ним —
Снова ночь, в которой – ни зги…
И друг другу мы говорим:
«Береги себя, береги!»

Но от жизни себя сберечь
Можно разве что в конуре.
В каждой лодке найдётся течь,
И мошенник – в любой игре.

Так продолжим наш гордый путь,
Чтобы встретиться вновь в Раю
С нежелавшим ни лгать, ни гнуть
Под ошейник шею свою;

С тем, кто стал свободен от пут
Не надолго, а навсегда.
Если только и нас там ждут.
Если только примут туда.

«Запятых не надо так много ставить,
И заглавных букв так много не нужно!» —
Блестя очками в тяжёлой оправе,
Шипела умная, злобненькая старушка.

Рукопись, на широком столе распластанная,
Становилась как будто тоньше и суше.
Лишние запятые, подчёркнутые красным,
Словно плавали в кровавых лужах.

И прядка волосиков, седых и сальненьких,
Выбившихся из-под заколки старушки,
Подрагивала сочувственно, покачивалась печальненько
И что-то подсказывала ей на ушко.

И глаза, блестевшие за толстыми стёклами,
Испепеляли, заходясь в бесноватой дрожи,
Чёрным пламенем и комнату с высокими окнами,
И беспечно идущих за ними прохожих;

И дома оседали кипящей лавой…
А старушка губками причмокивала сочненько,
В слове «Бог» недрожащей рукой костлявой
Заглавную букву переменяя на строчную.

Мой друг – херувим, и живёт в Раю.
(Адама неплохо знал).
И вот на днях он душу мою
К себе на пикник позвал.

Мы в Рай проникли сквозь чёрный ход —
Был тонко продуман план! —
С деревьев срывали за плодом плод
И лили вино в стакан.

За всё мы выпили по чуть-чуть,
А тут и вечер настал.
И я на полянке прилёг вздремнуть,
Поскольку слегка устал.

Но друг всполошился: «Вздремнуть не дам!
Ты б лучше домой летел…
Нельзя слишком долго без душ – телам,
Нельзя и душам без тел…»

А мне так лениво было летать!
Пришлось до земли ползти,
И носом ухабы всю ночь считать
На Млечном долгом Пути.

Назавтра лишь стало в башке свежей,
Проник я под отчий кров.
И думал, что встречу там плач друзей
(А может быть, смех врагов).

Но встретил один разграбленный стол,
Залапанных рюмок ряд,
Да мух, что из банки пили рассол
И сала рубали шмат.

А тело моё, уевши обед,
Дрыхло без задних ног.
И есть в нём душа или вовсе нет —
Никто разобрать не мог!

Жизнь, ну до чего ж ты удивительна!
Снова на краю небытия
Пляшет наша пара – ты и я —
Весело, легко, обворожительно!

И пускай Земля себе вращается,
Вырваться пытаясь из-под нас —
На краю небытия наш пляс
Всё равно, безумный, продолжается!

И сквозит в безумьи упоение:
Пусть за ночью – ночь, и день – за днём,
Всё мы раньше смерти – не умрём,
И не надо замирать, мгновение!

И не надо жаловаться, мучиться,
Но – лишь равновесье сохранять,
И плясать на том краю, плясать,
Веря в то, что танец наш – получится!

Жизнь! Ты мне не снишься, пусть не верится!
Ты живая, Жизнь! Совсем как я!
А края… Они везде края,
Всё равно другого – не имеется…