Валерий Симанович - Четвёртая стража

Ещё холодно, влажной весны зародыш
Прорастает меж нами – там, где ладонь в ладони.
Ещё не о чем плакать: прошлого не воротишь…
И начало весны, как небо, кажется нам бездонным.

Ярко на площади горел Воршуд.
Скажете, выжил из ума старик?
Вынес достойную жизнь на суд,
Пламя души, несгораемый лик!
Рыжебородый жрец Восясь,
Словно внезапный, кошмарный гром,
Инмару в небо своё помолясь,
Жертвенным стал костром.

Ах, как отчаянно я не хотела с ним прощаться!
Даже разорванная надежда, как дорогое платье,
Хранилась музейно. А без неё я была – пустой и несчастной,
В её золотые ошмётки я любила зарыться лицом и плакать.

Это вот если бы что-то умерло, а схоронить жалко.
Хочется забальзамировать и оставить навек с собою.
Такою близкой и дерзкой была моя мечта-нахалка,
Равная вертикали неба, смыслу жизни или возвышенному собору.

Листья похужлые за окном склёвывает белый голубь.
Скоро зима, и спасения нет – крах, катастрофа!
Я наблюдаю, как ветер срывает надежды, оставляя дерево голым.
Горькая ясность утра, утрата и сладкий кофе.

Слетели со шкурки весенние перья,
Но я уговариваю соловья:
Останься со мной до зимы, теперь я —
Только с тобою – я.

Свяжи мне из звуков жгуты и петли,
Прокинь своих нот усы.
Оформи мой крик в молодые песни,
И песней меня спаси!

Нет уже тех паромов,
Которые сводят.
Нити мои рваные не соединимы.
Я не знаю твоих паролей,
Шифров и кодов.
И зачем они мне —
Что мне делать с ними?

Почернели мои птицы,
Прогорели дрова и угли,
Нежной улиткой по медунице
Я уползаю, иду на убыль.
Яблоня осенняя,
Жалкий осколок зеркальца.
Одно у меня спасение —
Шкатулка твоего сердца.

Он сочинял для меня тени,
Одни лишь тени являлись мне.
И в алом свете моих видений
Была я счастлива, но во сне.

Ступали стопы мои по тропам
В высоком граде его значений.
Лукавый Ка мне в ладоши хлопал,
Пытая душу мою качелей.

То вверх взмывала я, зависая,
То низко падала, без сожалений.
Так и теперь, до небес большая,
Я по земле проползаю тенью.

Ни к чему объясненья и земная печать,
Тут – печаль и разрыв. А нам бы
В алопарусной джанне рассветы встречать,
Состоять из шафрана и амбры.

Я себя пронесла мимо взоров твоих,
Я тебя на земле не замечу.
Если ждёт где-то вечность и рай на двоих,
Ты мне дан на самое вечно.

Как бессмысленно это женское ликованье!
Жизнь раздавит меня, грохнет молотом по наковальне.
Оттого, что мечта всегда впереди и всегда богаче,
Я себя, приземлённую, от тебя, высокого, прячу.

Я сижу в уголочке и с привычным усердием плачу.
Разве так разрешают жизненную задачу?

Изгнанная из рая
За то, что не молодая,
За то, что в миру осталась,
Согласная выйти в старость.

Я в юности в рай хотела
Взлететь в совершенстве тела,
Как будто девичья моя красота —
Билет в золотые врата.

Мне было гораздо проще
Шагнуть в небесные рощи,
Где выброшенные бурей
Спят юноши в сомне гурий.

Но я согласилась жить.

Меня раскололи, оказалось,
Что меня две.
И такой же, раздвоенный,
Крутится в голове.
Одна – ликует, танцует,
Наряжается, лицо рисует.
Меняет диеты,
Носит кружево и корсеты.
Создаёт образы и фигуры.
Любит алое.
– Господи! Как устала я
От тебя, дуры!..

Ох, какая луна-то – буквой «С» – старая!
И почему же я не умерла в юности?
Так и осталась бы вечной девушкой.
Кто-то сложил бы про меня песенку,
И сохранил бы мою фотографию.

А потому я не умерла в юности,
Что никого не было ни для песенки,
Ни сохранить обо мне памяти.
Вот и осталась я тут, дурочка.
С верой в Луну, молодую, растущую.