Саша Чекалов - Свой ломтик вечности

А на небе – закаты с рассветами, навсегда!
…А из почвы – сочится гнилая водица, ложью,
И за пятницей чёрной – коричневая среда
Накрывает, по ходу, любую коровку, божью.

От милого – Анне Йоанновне
прислали подарок с утра,
картину, фламандскую: устрицы,
различного сыра сорта,
ползайчика освежёванного,
лимон – и какую-то хрень…
турнепс? или нерпу? Йоанновне
детали обдумывать лень.

Йоанновна кличет форейтора,
закладывать зычно велит,
и вот уже выездом царственно
(но демократично) рулит…
Юлит у копыт кобелёк её,
английской породы бульдог,
и – пышное тело, нелёгкое,
мчат кони вперёд, на восток

(а может, на запад) … Ну, вот уже
приехали… Крыша горит
на солнце железом некрашеным…
Из зáмка спешит фаворит,
мол, шо же ты, мати! Здорова ли?

«Здорова! Но будто в бреду…
А ну, говори, что мазнёю-то
своёю имел ты в виду?!» —

«Да я…» —
и осёкся под яростным
огнём её взора. Она ж
кивнула лакею ливрейному
(таков, чай, обычай уж наш),
и тот, харю злую и наглую
раззявив в ухмылке кривой,
Бирону злосчастному – нá голову
мазню-то надел (не впервой):

зачем, мол, матерьями низкими
дерзнул самодержице вдруг
опять досаждать необдуманно!

Уж лучше подстриженный луг,
овечки, пастух соответственный
в объятиях юной жены,
а также – амуры с хоругвями
чтоб были изображены.

Эх, вот бы понять хоть кому-нибудь…
Ведь это не блажь и не муть:
на кризис (ну да, продовольственный)
сановник хотел намекнуть!

Но, видно, вотще…
Век был сирый ведь.

На розги срезалась лоза.

Никто не хотел инвестировать —
и солнце слепило глаза…

«Нужно солнце вам? … Тем не менее
у меня-то другое мнение!» —
так бурчит под нос себе зимушка:
кара… только за что?!

…Позируешь, как
ара, яркий дурак тропический,
себе в зеркале: фейл эпический …

Электричество – словно крошево
света белого… но и ложь его.

Разве это, сурепки-щавели
лета детского, обещали вы?!

Разве в это, поля былинные,
устремляли песок и глину вы?!

…Стих мотив песни-вьюги, выветрился —
прихватив нужду в юге… Вымысла
и на севере хватит сосланном.

И – на кой вообще
то солнце нам!

Когда станет ясно: теперь вот – пора
сердца пленять поступью твёрдой,
я лишь соберу рюкзачишко с утра:
мой номер – четвёртый…

Когда закипит чуть живая вода
и станет немедленно мёртвой,
я даже не дёрнусь бежать никуда:
мой номер – четвёртый…

Когда все повалятся, будто снопы,
Геенна, в разверстый костёр твой —
нет, я не возглавлю стихию толпы :
мой номер – четвёртый.

Пускай лучше первый… а дальше – второй…
А там уж и третий… Лишь после
взберусь я на лошадь, последний герой ,
как щи, тускло-постный.

Три всадника – вон они… Зимняя хмарь
над миром – почти уже летним…

Я буду четвёртым, лошадка, хромай…

но – вряд ли последним.

Земля – пьедестал, но… она уж не та…
поэтому – к чёрту! Пускай мне
не светят уже призовые места…
Вокруг – только камни.

Один, видишь, нечет,
а там – уже чёт…

И что до того сонму братьев!
Когда же – раз даже вода не течёт —
пора собирать их?!

Тогда же, когда истончатся и снег,
и тёмная дымка над пашней…

и встанут, лицом навсегда прояснев,
и павший, и падший.

Ну, что же… Ищи, как горится , свищи…
по телу земли – как по нотам…

а чтоб на миру не палили мы щи,
давно уж темно там.

Темно и от яростных туч воронья,
и от отвязавшихся мыслей…

И – лучше б я с самого брезжил ранья…

и тропка…
Лишь мы с ней.

Кураж – на этом свете задержал,
но… в рамках кармы
и наш тысячелетний задышал
на ладан как бы.

И – парадокс – устав от бытия,
умыв и руки
(но всех достав сеансами нытья) —
я в шоке, други.