Борис Большаков - Моё Кривое Счастье

Не двигай очередь в антракте,
будь выше стадных верениц.
Крылат зубастый птеродактиль,
но как далёк от певчих птиц!

Клыки, как сабли, когти, крылья —
для нападений, для защит.
На разных хищников засилье
всегда есть свой метеорит.

От эмбриона до гиганта
опасен, труден, долог путь.
Бог наградил тебя талантом
решать куда тебе шагнуть.

Гадаешь – хищник, травоядный?
Как согласиться на одно,
когда твой день до крови жадный?
Расслабься, вымрем всё равно.

Но – разделяй: внутри – снаружи.
Где ты вожак, а где – отец.
Живи, других зверей не хуже,
как эволюции венец.

Суббота. Свитая кровать.
Среди замученных и бодрых
ты – спишь, тебя – не кантовать,
ведь и машине нужен отдых.

Молчит отключенная рать,
глухи застеночные трюки.
Не вздумай, город, издавать
сон изгоняющие звуки.

Теперь – не думать ни о чём,
всё, кроме моря, невесомо.
Покой представился врачом,
и вот – искусственная кома…

Талантлив, милостив и добр,
к волна́м отправил – спать и греться.
И вырывается из рёбер
твоё взволнованное сердце.

Как хорошо не ждать, не звать,
не строить планы с нервным тиком,
расправить крылья и кровать,
лежать звездой с блаженным ликом…

Суббота. Свитая кровать.
Внутри – огни и барабаны.
И снова тянет танцевать,
и ковырять стихи и раны.

«И мне не спится» – это Чиж.
«Всю ночь гуляли» – это к Цою.
И ты, чудак, опять не спишь —
под стать последнему герою.

В быту накладно быть героем —
перемешает карты фатум —
не совпадёт разведка боем
с прямым расчётным результатом,
не совпадут расклад и выклад…

В глуши тернистой и тревожной
не торопись, глаза привыкнут
к цветастой темени таёжной.

Не разболелось чтобы сердце
от незнакомой обстановки,
сначала надо оглядеться,
вникай, отличник подготовки:
вот – ложка – жалобна и гнута,
но дорога она к обеду.
Так – перед выбором – минута
приносит радость и победу.

В любых внеплановых корридах —
не важно – бык, тореадор ли —
замри, подумай, вдох и выдох,
и – страх комком застрянет в горле,
и станет больно и слезливо,
но за потерями – свобода.
Всегда минуту терпеливо
держи – у выхода и входа.

Теперь-то найден клад и вырыт —
житейский опыт – пригодится!
Услышан, понят, принят вывод:
порой не надо торопиться.
Но ты, рождённый для блицкрига,
к шальной прислушиваясь ноте,
увяз по горло, торопыга,
в воображаемом болоте.

Трудно добиваться равновесия:
мир ломает голову и пальцы.
На арене – пошлость и агрессия,
бездари, уродцы и страдальцы.

Торжество – глухому и незрячему,
греется и терпит чёрный ящик…
Не хватает чувств простых и значимых,
мужиков и женщин – настоящих.

Голосов пронзительных и лечащих,
лиц живых – с чертами от природы…
Вырастит ли светлым человечище
в клетке потребительста и моды?

О каком задумаются творчестве
сытые моральные подранки?
Сможет ли ребёнок выжить в обществе,
где вода святая чистит танки?

Ложь, патриотизм и лицемерие,
глупость – с нанесением на карты —
в худших степенях грехов феерия
за двойные прячется стандарты…

Слышу учащенное биение:
сердце надрывается, как вымпел.
Чтобы продолжать стихотворение,
я, пожалуй, слишком мало выпил.

Не человек, а сжатая пружина.
Не прикоснись – ни словом, ни плечом.
В сердцах – сорвусь, на то одна причина:
жизнь бьёт ключом.

Куда пойти, в чьих душах раствориться?
В день выходной – в себя или в толпу?
Я поутру – всегда самоубийца
и – смерть клопу.

И пусть не видно дома насекомых —
всё в голове, всё мерзкое – внутри…
Лежат стихи, оставленные в ко́мах,
как сухари.

Живой концерт, Stand Up, дешёвый юмор
и лёгкий завтрак с тёплым коньяком.
И не понятно – выжил или умер?
И в горле – ком.

А за окном, как в комнате, темнеет.
Бездарно про́жит день в глухих стенах.
И, кажется, коньяк уже не греет.
Увы и ах.