Дмитрий Щедровицкий - Стихотворения и поэмы

Мне шептал каждый лист на пути,
От осенней зардевшийся крови:
«Я сорвусь в никуда. – Воплоти
В неотрывном от Вечности слове!»

Так смотрела коза. Так звенел
В желтотравье последний кузнечик.
Тот же смысл голубел, зеленел
В тихих взорах задумчивых встречных.

Мальчик рыбу ловил у реки.
Огоньки его глаз безутешных
Тем же вспыхнули: «Друг, нареки,
Огради от крадущих – кромешных

В безымянстве. Стеною стихов,
Бытиём – от забвенья и боли!»
И согласный пронзил меня хор,
И не мог я противиться доле.

И вошёл я в хранилище слов
В белосветной бессмертья сорочке,
Чтобы мальчика пелась любовь,
И сбывалась надежда листочка,

И покрыл бы немолчный напев
Час печали, где крыть уже нечем,
И спаслись, окрылиться успев,
Двое встречных, коза и кузнечик.

Ранним детством, древней Русью,
Выше яви, ниже крыш –
Навсегда летели гуси,
Полдень был высок и рыж.

Дымка, скошенное поле,
Мимо белые стада –
Сколько было светлой боли
В уходящем навсегда!

Руки горестно сжимая
И за стайкою следя,
Пела женщина немая
В пряже мелкого дождя.

Пела немо, пела взглядом,
И слезами, и дождём,
Потому что всё, что рядом, –
Через миг мы не найдём.

Ах, нельзя остановиться,
Стайке вслед лететь пора –
Ярославская вдовица,
Вифлеемская сестра!

Глину лет стада месили,
Был недвижен рыжий час.
Гуси время уносили,
Перья сыпались на нас.

Уст немых и плач, и лепет,
Кочевой гусиный стан,
Взрослой жизни грусть и трепет,
Умиранье древних стран…

Кто любовь сотворил и кто Сам есть Любовь, –
Неужели Он так одинок?
И неужто замыслил Он столько миров,
Чтобы кто-то любить Его мог?

Закрываю глаза, ставлю мыслям предел,
Запрещаю душе вопрошать, –
И является Свет, бесконечен и бел,
Так печален, что трудно дышать.

Ни лица, ни речей, ни мелькания крыл,
Только грусть, словно белый вьюнок:
Тот, кто Сам есть Любовь, Кто любовь сотворил, –
Неужели Он так одинок?..

За расправою гневной
Настало тревожное утро.
После тьмы многодневной
На землю взглянул Зиусудра:

Солнце слёзно блистало,
Как точка в истории длинной.
Человечество стало
Бесцветной и ровною глиной…

Только начни говорить
В раковину октября,
Чтобы его воцарить –
Древних прозрений царя,

Только начни выдыхать
Запахи бронзовых трав,
Тучи упрямо пахать,
Плугом луча разодрав,

Только начни вспоминать
Лета священный урон,
Поступь зимы заклинать,
Словно толпу – Аарон, –
Как побегут по степи
Отблески райской зари…
Только начни, приступи,
Вспомни и заговори!

Прикосновенье лёгкое,
Воздушные персты!
И всё же ты увлёк его,
И он отныне – ты.

И всё же ты увлёк его,
Ликуй или молчи:
Кружится мотылёк его
Вокруг твоей свечи.

Да, сердце – мотылёк его –
Летит на твой огонь,
И радостен полёт его,
Сияюще-нагой.

Но умный мотылёк его
Не перейдёт черты:
Прикосновенье лёгкое,
Воздушные персты!

Разлит я повсюду, разлит на вселенских пирах,
Разлит, опрокинут, во внешний я выплеснут мрак.
И кто соберёт мою душу? Не ты ль, Господин,
По капле – из ангельских сфер и из адских глубин?

Разлит я – как запах отцветших, заржавленных трав:
О, кто мне вернет эту радость, излитую в страх?
Кто снова зажжёт эти краски угасшего дня?
Не ты ль, Господин, возлюбивший до смерти меня?

Разлит я во тьме – как раздробленный, меркнущий свет
Потерянных искр: ещё миг – и меня уже нет.
О, кто воззовёт меня, явью прервав забытьё, –
Не ты ль, Господин, негасимое Пламя моё?..

Конечное – это клён
Со страхом в каждом листе,
Начерченный лунным углём
У ночи на холсте –

Осенних мистерий углем.
Конечное – это лист:
В танце тревожном, смуглом –
Мистагог. Мист.