Лев Халиф - ЦДЛ

«Ну что – достукался?!» И пишут приказ: «Писшущую (почему-то всегда вместо «пишущую» они пишут «писшущую», а то и «писущую») машинку изъять. Бумаги не давать – туалетной даже». И предлагают одиночку… в коммунальной тюрьме. Одиночкам у нас – одиночка. Вот коллективу – общага, барак, зона, целый мир. За колючей проволокой, конечно. Если бы столько смельчаков-одиночек, сколько у них одиночек-камер, – расперло бы эту тюрягу и вывалило на свет Божий. Но мало нас. До преступного мало таких «преступников». Раз-два – и обчелся.

Ау! Кто там?

Слава богу, хоть есть сосед.

Но пока ты озираешься, втолкнутый, и слушаешь, что тебе говорят:

«Вот тебе, дорогой, стена! (Конечно, дорогой – сколько зарплат, и немаленьких, проели, пока за голос схватили!) – Стучи! Сквозь нее теперича попытайся до своих читателей-почитателей достучаться. Это тебе не на папиросной бумаге тончайшие буковки выводить (на «Самиздат» намекает). Давай, обнаружь свой талант здеся.

Поглядим – как осеняет вашего брата!..»

Осеняет…

Столбы с проводами, чтобы нас подловить. Подслушать. Поймать с поличным. Глушилки-кляпы в полнеба, чтоб рот нам заткнуть. Псарни лагерей, чтобы насмерть травить нас. Заторы. Запоры. Запреты. Запретки. Тюрьмы. Казематы. Психушки. И стены, стены, стены… И над всем этим свинцовая облачность в одну шестую планеты с самым тупым и вечным правительством на голову – вместо осадков. И как же сквозь все это достигает нас это самое осенение свыше? Эти сигналы более разумных братьев, выбирающих из нас самых близких по духу. Да стоило бы разве сыр-бор разводить, надрываясь всей чуткостью сердечных своих перепонок. И биться хрупким виском о бетонные стены, если это не Строительство Вселенской Гармонии? Разве тогда стоило бы разводить собственный крематорий души, испепеляющий без остатка? И сам себе устроил крематорий. Не дожидаясь, пока сожгут! И заметим – добровольно. Нет, чем беспросветнее этот мир, тем больше наш брат смахивает на самосожженца. Это уж точно.

Творческий Акт… Он пришелец из Космоса. Шпиён! – так и вякнет всей своей бдительностью советский человек. До чего ж подозрительны эти самые одаренные! Эти самые канатоходцы между домыслом и вымыслом, когда им не до промысла. Ведь только их бессонница и порождает полицейскую бессонницу здесь. Ну, где еще к нашему брату такое внимание?

Белая кость поперек горла, привыкшего проглатывать разжеванное. Белая кость… В этом смысле художник всегда аристократ.

Брат-бродяга. Блудный сын своего матерного отечества. Работяга на Строительстве Вселенской Гармонии… Вам, наверно, он представляется так: закрылся от мира, его воспитующего. Разложил чистый лист. Разгладил. Поплевал в ладони, предвкушая улов. Снял колпачок с пера, в этом смысле вечного. Открыл, как очи беркута перед охотой. Уселся поудобнее. Сам Господь садится чуть выше. И они начали. Недаром же говорят: «Бог в помощь».

И запела душа расплавленно. Отпуская все лучшее свое. И гремит в перепонках диктовка небесная. Пуще прежнего выворачивая страждущую душу. Облегчая ее, как металлурги печь. Кто-то обязательно прилетает посмотреть. Наверное, Муза. Но осеняемый так увлечен, так увлечен, что лица ее и не видел ни разу. Но зато всегда чувствовал, как заглядывает из-за плеча любопытная Фемида, того и ждущая, чтобы он скорее окончил книгу. Ну кому, как не ей, судить – как и что он пишет?.. И тут же зовет свою костлявую приятельницу, такую же старую шлюху.

А где же муки творчества? Неужели такие безболезненные роды?

Муки будут потом. Вгорячах никогда не бывает больно. Вот погодя…

Будет, обязательно будет ваше представление полным. Потерпите немного. А пока отбросьте крышу и тишину. Белый лист. И перо с колпачком. Он будет потом, когда будет возможность уйти от хвоста. Желанный и белый, запечется строкой, а иначе он капитуляции флаг. Желанный и белый лист да рыла, сующиеся в него задолго до букв. А уж после и всем государством. И вот тогда будет если не крышка, то минимум – крыша.

Ну, а там, где посветлее вроде. Куда его сэмигрируют. И где его принять-то примут, но едва ли поймут. Потому что истинный художник все еще в разряде Неопознанных Обьектов. Будь то космическое блюдце или явление, на первый взгляд, сугубо земное, но живущее не в своей тарелке. С той лишь разницей, что те – разведчики сверху, а эти – снизу. Я убежден – где-то сходятся их пути. Где-то есть тот космический перекресток, где они сравняются. И добудут этот самый смысл – зачем и во имя чего они сгорают. Добровольно. Самозабвенно. И, что самое смешное, – осознанно!