Лев Халиф - ЦДЛ

– Наши миллионы поштучно, – сказал я, – крепостным не положено разбегаться. А что касается работ земляных, так это ж древнейшее российское занятие, доведенное до своего апогея, – подрыв-подкоп. Вот только отсталому земледелию своему не могут помочь…

И мы отошли от темы, заодно откинув в сторону венские стулья, венские булочки, венские вальсы и венские лыжи. Вена и без того хороша. Не случайно здесь жили Штраус, Бетховен, Моцарт и Ситников Вася живет, кстати, как он здесь поживает?

– В Зальцбурге Вася, и в трауре он. – И Ёган поведал тому причину: – Все мы щедрые люди, – начал он сагу о Васе, – вот так однажды и он отдал монастырю икону, всю осыпанную и, как он полагал, малоинтересную, а сам подался к нам. И вот он читает где-то, а может, случайно слышит, что на выставке в монастыре, куда он отдал безвозмездно доску с пометкой, что «это подарок от Васи», – неприметная та икона не что иное, как XII век, и еще какого письма! Правда, сокровище покоилось под несколькими Слоями, и что за привычка писать свое на чужих шедеврах? Богомазы несчастные, они и сейчас свое на талантливом мажут. И надо же, чтоб так им везло! Специалисты визжат и плачут от восторга. Верующие просто плачут, думая, что это знамение. Атеисты потирают руки – не страна, а изобилия рог, и еще больше Бога поносят. А Вася – в трауре и с полотенцем на голове. И весь наш край – тоже. Везет же людям, – заключил он невеселый рассказ.

– Ты знаешь, людям, как правило, везет меньше, – огорчился и я за Васю, – а в сравнении с нелюдями так просто катастрофически не везет. Либо они везут на себе, либо их везут в «воронке» к себе в меблирашки, где необструганной нарой им давят бока. И где очень болезненно отдирается само понятие «люди». Какое уж тут везение!

– Я представляю, с каким нетерпением им надо бежать, – говорит Ёган, – чтобы спасти свое человеческое достоинство…

– Было бы что спасать, – соглашаюсь, – конечно, куда лучше спасать это не очень модное в России приобретение, чем просто место, где оно должно быть. После стольких отниманий эта редкостная штука должна быть еще ценнее и стойче.

– А что делать, если у них ничего не осталось, кроме воспоминаний о нем? После такой-то жизни в советском «раю», ведь снова родиться они не могут…

– В советском «раю» надо быть грешником. Только тогда оно и остается в первозданном виде. Достаток достоинства, это, конечно, не материальный достаток, но, как говорится, кому – что…

Мы шли по Ринго и вдруг увидели низкорослый наш «запорожец». Вот и запорожец за Дунаем. На поверку он оказался «фиатом». И ничего-то тут советского – с радостью я отметил, – кроме наших эмигрантов. Вон они толкаются, новоприбывшие господа, и тележки с вещами своими толкают – «толкнуть» на «толчке». И сбитый с толку и с ног таможенник, рядом с нашим просто брат милосердный, никак не ухватит: ужель свет с Востока, это чудо чудес, на которое Запад с большою надеждой взирает, а также загадку русской души везут в чемоданах? И сколько ж ее, этой самой души, под завязкой, как, впрочем, и света в контейнерах?

– Им еще предстоит нелегкий выбор – куда, в какую страну поселиться, – говорит Ёган, – мир все же велик…

– Куда, в какую и зачем? Запад, дорогой Ёган, если на него глянуть из местечка, затертого в карту Российской империи, выглядит Марсом – так далеко. С точки зрения маленькой глуши, – это глушь большая. Так думает старый еврей, собираясь в дорогу. А потом завязывает свои кости в узел и эмигрирует. В Вене он не поедет в Израиль, а в Риме будет выбирать. И, глядя на карту, его глаза погрустнеют, как у чао-чао, всех вместе взятых. Ты не знаешь, что такое чао-чао? – спросил я. И, не дожидаясь ответа (откуда ему про чао-чао знать?): – Китайцы их веками откармливали себе в пищу. Несчастные собачки, их давно уже не едят, но глаза их все никак повеселеть не могут. «Австралия?» – предлагает ему его ведущая – нянька на Западе (потом община будет его учить ходить по новой земле, терпеливо объясняя, как пользоваться пипифаксом). «Что я там забыл?» – «О’кей, Новая Зеландия?» – «А вы уверены, что она новая?» – «Канада?»… Может, он и осчастливит Канаду, именно Канаде и надо, чтоб он ее осчастливил. Или, в крайнем случае, США, в которых все, кому не лень, живут. Какую уж он предпочтет? Кому доставит радость, если, конечно, его не пошлют куда подальше, что на всех языках звучит одинаково? Но до чего ж терпеливы устроители его новой жизни, а какие настойчивые – так и норовят поближе устроить. Поближе к Америке, чтобы от Европы подальше. Тем, кто помоложе, тоже не позавидуешь – кругом идет голова, глобусом. Вертятся, крутятся, предлагаются материки и континенты, страны и города с пригородами, что побогаче, и попробуй установи – какой из них лучше? «Понимаете, Нью-Йорк чуть лучше Бердичева, но с Винницей его не сравнить, как, впрочем, и с Житомиром, со временем он, конечно, будет походить на эти ваши древние города, но только с очень плохим временем, а пока Нью-Йорк, этот самый худший в Америке город, – столица всего остального мира. Вот если бы вы родились пару тысяч лет назад, вам, разумеется, был бы прямой смысл остаться в Риме. Тогда именно Рим был пупом Земли. Ну, для сравнения – какой у вас в Кисриловке порт?..» – «А что я там буду иметь?..»