Дмитрий Пригов - Монстры

– А где это все происходило? – поинтересовался Николай. Он сидел за столом на единственном стуле. Ренат по-прежнему стоял, прислонившись к стене около двери в соседнее помещение.

– В Звенигороде под монастырем. Знаешь?

– Как не знать. В нем, в монастыре этом, знакомые Зинаиды, о которой я тебе говорил, какие-то свои неведомые опыты производили над калеками послевоенными. С «гебешниками» вместе. Что-то связанное с их Шамбалой и нетварным светом. Ну, все позакрывали. Половину пересажали. Один из них свою жену потом порешил. Потом бежал. Бывал я там. Летом с родителями. Зинаида тогда в Ташкенте еще жила, но каждое лето рядом с нами дачу снимала. И как раз посещала своих в том монастыре, через речку напротив. Местные, помню, черт-те что несли про те монастырские дела. Отец все возмущался – темнота деревенская. Суеверие. Двадцатый век, а тут прямо как в Средневековье живут. Он иронически относился ко всем бабкиным и материнским мистическим приятелям. Зинаида его не переносила. Помню, отец чуть до истерики ее не довел, потешаясь над рассказом, будто здесь, на Посаде какая-то тетка прямо вдруг ни с того ни с сего взяла да и на месте сгорела. Сама по себе, – усмехнулся Николай. – Мы с ребятами бегали на речку. Только ничего и не выглядели.

– Естественно. Медиатор нужен. И в разных местах ведь все это в разном природно-естественном обличье проявляется. Бывал в Тарусе? Так вот там в Долине Грез все происходит в виде некоего странного безумного и неожиданного порыва ветра. Как проявление чьего-то немыслимого дыхания. А недавно я в маленькой неосмысленной газетенке, вроде «Комсомолец Сибири» или «Сибирский комсомолец», статейку читал. Презанятнейшая. Тамошние газовики просверлили скважину, а оттуда вдруг – вой, крики, плач. Глянули на конец поспешно в испуге вытянутого бура, а на нем обрывки чего-то жилистого, блестящего. Написали в газету – мол, отверстие в ад просверлили. Их всякие ученые и интеллигентные люди на смех подняли. Ну, так ведь они простые люди. Обычными банальными образами и представлениями мыслят. Раз под землей – значит, ад. Приехала серьезная научная комиссия – зачем приехала? Естественно, ада никакого не обнаружили. Успокоились. Никто не вопит. Тишина. Говорили, чья-то шутка, мистификация. Так ведь дело в том, что нужен посредник. Медиатор со своей феноменальной структурой, как бы вызывающей, провоцирующей и обнаруживающей, обнажающей подобные существования. Они через него являются в наш мир. Он служит транспонирующей структурой их возможности объявиться у нас по нашим законам мерности и материальности. У буровиков, очевидно, был такой. Сам, видимо, не осознавал. Тогда в детстве я всего этого, естественно, не понимал и не мог понять. Только стал приближаться, вода по центру реки, по стремнине заволновалась. Помнишь, речка-то неглубокая. А под Володино как раз – с ручками, по нашему тогдашнему небольшому детскому возрасту и росту недоразвитых послевоенных детишек. Сначала я заметил, что как будто порвалась ровная такая, серебристо-поблескивающая маслянистая пленка, стягивающая водяную поверхность. Потом начала образовываться небольшая воронка. Я прямо кожей, просто-таки каждой волосинкой почувствовал. – Ренат легко коснулся головы и тут же опустил руку. – Все бесчисленные тонкие нити воздуха выстраивались, вытягивались, прогибались по направлению к той воронке. И явно осязаемые токи устремились по ним туда. Все вокруг меня в нее потекло. А это маленькое центральное крутящееся водяное заглубление образовало вокруг себя на многие километры окрест физически ощутимую гигантскую атмосферную воронку. Меня буквально повлекло, поволокло в ту сторону. Еще немножко, казалось, и прямо-таки полечу. Дикое ощущение. Что? Опять литература? – Ренат подозрительно вгляделся в лицо Николая.

– Ну, и литература тоже. Сам сказал, что это не совсем наука.

– Просто по непривычности подобного, естественно, всем инерционно бросаются в глаза именно черты отличия от привычного научного рода деятельности и языка, дискурса. Ну и по принципу ближайшего, что им это напоминает, называют литературой. Вот. Это же самое сильное притяжение вытащило из сарая и моих незадачливых соглядатаев, вцепившихся друг в друга. А самый крайний из них схватился за подергивающуюся и скрипящую, но все еще прочную амбарную дверь. Я видел их боковым зрением. Сам же был полностью увлечен, поглощен и физически и психологически, этим собственным неодолимым движением в сторону затягивающего центра. Между тем в середине реки прямо из глубины воронки навстречу начало что-то медленно так, почти неощутимо, подниматься. Оно всплывало, упреждая свое появление взлетающими на поверхность, уходящими вертикально вверх и там пропадающими голубоватыми всполохами и резким устрашающим шелестом. Но тут что-то перепуталось в бесчисленных воздушных натянутых нитях. Они перемешались и провисли. В тот самый момент я, потеряв тягу, споткнулся и упал. Прямо у самой кромки воды. Как-то смешновато и курьезно. Но всем было не до смеха. Ребята наши в то же самое время некой обратной силой были отброшены в сарай. И дверь со страшным грохотом захлопнулась за ними. На месте же водоворота медленно стал вырастать, наращиваться световой столб. Я сидел на сырой траве на маленьком пригорочке и дико дрожал. Прямо сотрясался весь, клацая зубами, и заикался. И в это время в мозгу стала постепенно проявляться даже не мысль, а как бы объемное пылающее такое слово с чертами некой вполне осязаемой женственности. Хотя какие такие черты женственности? Потом, в какой-то момент, оно собралось в мощный энергетический комок, мгновенной ослепительной вспышкой отделилось от меня и бросилось в водоворот. И все погасло. Река выровнялась и стала спокойной. Только легко подсвеченное облако висело метрах в четырех над водяной поверхностью. Через мгновение и оно пропало. После этого я заболел. А ребята, странный психологический эффект, как позабыли все напрочь. – Ренат взглянул на часы. – Э-ээ, метро пропустили, – и вопросительно посмотрел на Николая.