Дмитрий Пригов - Монстры

– Крысы-то прямо как твои сестры! – Мария громко и низко гоготнула. – Знать, скоро приедут. Куда денутся? – все смеялась Мария. Ренат молчал. – Чего молчишь? Или у тебя с ними тоже это? Барахтаешься с ними? – бесстыдно вопрошала Мария. Ренат не отвечал. Тоже вот, приезжают и ходят голые, бесстыдницы. Твои сестры-то.

– Почему мои? – пожал плечами Ренат.

– А то чьи же? Вот и Марию с хутора, ну, Яна жену-покойницу, в Москву с собой зачем-то уволокли. Месяц пропадала. Блядовала там. А потом как ни в чем не бывало явилась, не запылилась. И уже ей то не то и это не это. А и вправду, чего ей здесь – муж да корова. Да свекр со свекровью. Ну, побьют ее. Ну, пойдет к кому поплачется. Что за жизнь-то, прости Господи? Мука одна. – Мария вздохнула. – А тут приехала – гордая. Он ее и прибил. Вот сестры с той поры и боятся ездить сюда, а то Ян их тоже прибьет. Да он совсем спился. Не то что прибить, подняться не может. Ты же видел его. Он как? Пьет все? Все они эстонцы такие. Она и снюхалась с каким-то солдатиком. Русским. Хотела с ним убежать. Вот и прибил ее.

– Так она от молнии. Вся черная в гробу лежала, говорят, – усомнился Ренат.

– Долго на углях-то поджарить? – скривила рот Мария. – Я же говорю, она после Москвы с солдатом шашни водила. Неподалеку, из части. Там муж покойный служил. Прости Господи, – вздохнула и привычно перекрестилась. – Уехать с ним хотела. Ян и прибил. И правильно, что от мужа на стороне гулять. – Она поджала губы и строго взглянула на Рената, словно он и был тем самым злосчастным солдатиком. – Так что сестры твои теперь сюда ни ногой. А то, бывало, прибегут – Мариечка, Мариечка! – и щекотать! Ой, щекотные! – Мария прыснула. – К корове моей тоже – охальницы! – щекотать. Но она потом хорошая, веселая. А после Марты дурная. – Ренат недовольно орудовал алюминиевой щербатой вилкой в чуть обколотой, словно обкусанной по краям той же крысой, тарелке. – Чего в тарелку смотришь? Крысы обкусали. Голодные, сволочи. Металл жрут, бляди! Все тут обкусали, сволочи. – Мария тяжело присела на лавку и надолго замолчала.

Вернулся домой Ренат поздно. Войдя, застал Марту в странном возбуждении. Она стремительно ходила по двум их небольшим комнатам и собирала сумку, с дальнего расстояния бросая в нее какие-то вещи. Ренат остановился на пороге. Марта заметила, но никак не прореагировала на его появление, продолжая все теми же нервными небрежными жестами забрасывать в большую черную открытую сумку свою одежду. Молчание длилось достаточно долго. Марта кинула на него исподлобья быстрый взгляд и тут же отвернулась. Ренат, прислонившись к дверной притолоке, являл полнейшее неодолимое спокойствие. Ему легко давалось молчание.

– Я в Таллин. Навещу Маремаа и Айки с Кайду. Думаю, вернулись. Может, к Винтам загляну, – как бы безразлично, почти информационно сообщила она.

Ренат молчал.

– Посмотрю. Ой, где же моя косметичка? А, вот она, – нашла ее в сумке среди уже уложенных вещей. – Если что, останусь. Или в Москву уеду. Посмотрю. Я билет взяла. Если что, поменяю на другое число. Твой там, на полке, – она кивнула в сторону единственной в комнате книжной полки. Ренат бросил взгляд в том направлении и увидел легко светившуюся в сумерках синенькую полосочку железнодорожного билета. – Соберешь оставшиеся вещи. Их немного.

Ренат все молчал.

– Вроде бы все. – Она выпрямилась и дыханием отбросила прядь с чуть вспотевшего лба. Провела рукой по волосам. – Да, деньги, – заглянула в кошелек. – Твои тоже там, возле билета. – Не глядя на Рената, задернула молнию на сумке и проверила ее тяжесть. – Нормально.

Все это происходило в сумерках. При неярком вечернем свете позднего северного лета. Сборы, взаимные взгляды и молчание неверно и неровно освещались сквозь небольшие чисто промытые окна. Происходило внешне спокойно, но, по сути, весьма и весьма нервно. Марта спешила на последний таллинский автобус, останавливавшийся на шоссе как раз напротив их дома. Прошмыгнула мимо посторонившегося Рената и выбежала прямо к подошедшему автобусу. Замахала рукой, автобус остановился. В освещенном салоне мелькнула ее фигура.

На следующее утро Ренат встал довольно рано, с удивительной отчетливостью припоминая вчерашнее. Вышел на крыльцо, ловко составленное из трех аккуратно пригнанных ступенек. Было удивительно тихо. Воскресение. По шоссе не пробегал обычный, правда, и в другие дни недели не то чтобы очень уж частый транспорт. Окрестная скотина, видимо, тоже прислушивалась, на время позабыв издавать свои естественные полуосмысленные звуки. Ренат глядел направо, на зеленый луг, где, делая петлю, расширялась и замедляла движение узкая и быстрая речка, пробегавшая за домом. Именно туда, на этот ослепительно зеленый луг в первый же день первого его приезда в Локсу, и привели Рената сестры. Обе, раскинув руки, разом повалились в траву. Снизу, лежа на спине, они поглядывали вверх на мешковатого Рената. Их белоснежные одежды моментально покрылись броскими зелеными пятнами от свежей и сочной травы. Ренат переводил взгляд с одной на другую. Они путались в его глазах, перескакивая с места на место, совпадая и снова разделяясь на самоотдельные обольстительные женские тела и чистые, ярко освещенные лица. Они обменивались лукавыми взглядами и улыбались. Ренат не знал, что предпринять. Неожиданно они вскочили и, прямо набросившись на него, принялись щекотать. Но с вполне серьезными, даже озабоченными лицами. Если не сказать – злыми. И молча. Абсолютно молча. Ренат от неожиданности остолбенел, никак поначалу не реагируя на их отчаянное щекотание. Это потом, уже спустя несколько мгновений они рассмеялись, защебетали, залепетали. И Ренат тоже засмеялся. Стал извиваться, пытаясь увернуться от быстрых и цепких рук. Хватал за длинные холодные пальцы. Они вырывались и принимались заново скользить по его обнажившемуся телу. Незаметно раздели его, разбросав одежду по траве. Скинули свои летние легкие, почти никакие, облачения. Втроем повалились в ласковую, оставляющую легкие следы и порезы траву. На руках и ногах у Рената в некоторых местах моментально проступили чуть заметные пунцовые капельки крови. Сестры припадали к микроскопическим ранкам и слизывали кровь маленькими розовыми язычками. Сами же оставались гладкими, прохладными, скользковатыми и нетронутыми. Затем с заячьим захлебывающимся лепетанием скатились к реке, увлекая за собой Рената. И замерли в холодной прозрачной воде.