Дмитрий Пригов - Монстры

Ренат закрыл книгу. Вспомнилась одна история. Недавней весной он посетил никому не ведомый Богуслав. Ну, кому-то, видимо, и ведомый. Навещал он старого институтского приятеля. Самого неамбициозного из них всех, покончившего со всеми этими писательскими прелестями и ставшего простым пригородным священником. Настоятелем мелкой посадской церквушки. Батюшкой. Он укоризненно и улыбчиво смотрел на Рената. Ренат уставал от этой улыбчатости. Уходил гулять. Как-то в городке к нему подошел невзрачный юноша и, заикаясь от стеснения, произнес:

– Вы из Москвы? Могу я задать нескромный вопрос?

– Ну, все зависит: – отвечал несколько озадаченный Ренат.

– Нет, нет, ничего личного. Просто хотел спросить, носят ли в Москве по-прежнему батники?

– Батники? – напрягся Ренат, с трудом понимая, о чем идет речь. Припомнил. Имелись в виду особо модные в свое время мужские рубашки со специфическим стоячим покроем воротника. В общем, не бог весть что, но все тогда прямо посходили с ума. Как говорится, полцарства за коня! И, действительно, многие многое готовы были отдать за нехитрый кусок материи, скроенный специфическим образом. Как, скажем, позднее подобное случилось и с привозными, попадавшими сюда по случаю и по знакомству американскими джинсами. Ренат припоминал, как однажды, зайдя к одному достаточно известному в андерграундных кругах художнику, застал того не то что озабоченным, но каким-то чрезмерно серьезным.

– Был тут у меня один, – ворчливо поведал творец. – Одет не по таланту.

– В каком смысле? – не понял Ренат.

– В новеньком джинсовом костюмчике. – Ренат промолчал.

Вот и теперь, с трудом припомнив, о чем шла речь, поспешно отвечал:

– Конечно, конечно! То есть нет. Уже не носят.

– Не носят? – глубоко опечалился юноша. – А до нас они даже и не дошли. – Повернулся и пошел прочь.

Вот! Можно сказать, целый кусок осмысленной жизни пронесся, не коснувшись, не овеяв своим крылом этот Богом забытый уголок. Не высветив сей маленький заброшенный городок ярким лучом причастности к большому миру и человеческой истории. Мировой истории! И уже не вернуть! Не окликнуть! Не умолить! Не изобразить и не сымитировать! Именно в этом случае и в этом смысле восклицают: жизнь не удалась! Захотелось догнать, обнять, заглянуть в глаза и заговорить быстро-быстро и сбивчиво:

– Ничего, ничего! Перетерпи! Другое, другое удастся! Непременно удастся. Все еще поправимо! Все случится в свое время или немного попозже! – забормотать, залепетать, защебетать.

И бесполезно. Ясно, что ничего уже не случится, не вернется и не сбудется. И юноша это знал. Знал лучше Рената. Знал заранее. И спрашивал уже без всякой надежды, но со слабым, остатним, неистребимым до конца ни в одном из человеческих существ ожиданием чуда. Но чуда не случилось. Не произошло. Ренат долго смотрел ему вослед. Повернулся и пошел к себе. К своему священнику. Поведал ему эту историю. На того она особенного впечатления не произвела.

– Государства рушатся, войны происходят. Народы исчезают с лица земли. А Царство Божие вечно и не подвержено мирским пертурбациям.

– Наверное, – слабо и даже как-то трусливо, что ли, согласился Ренат.

Домой вернулся часам к шести. Еще не темнело. Еще долго не будет темнеть. Стояла пора длинных, белесых прибалтийских ночей. Ренат бросил книгу на стол и не раздеваясь рухнул на постель. Не спалось. Хотя вроде бы мгновенно и заснул. И мгновенно же проснулся. Было странное ощущение. Взвешенность какая-то. Ожидание ли чего? Опасение?

Марта, что ли, вернется? – мелькнуло в голове. – Нет, так скоро не вернется. Он знал ее слишком хорошо. Сходить к морю, спросить, в чем дело? – он усмехнулся нелепой мысли.

Вышел на крыльцо. Во все стороны было видно на дальнее расстояние. Впрочем, со всех же сторон видимость была ограничена высокими и глубокими лесами. Вдали за ними тот же ровный бескачественный свет, продолжаясь, летел на километры до новых мощных естественных преград. Спиной Ренат чувствовал легкое, но настойчивое дыхание водяной прохлады, надвигавшейся от реки. Кто-то упирался в него мягкими, упорными, упругими и настойчивыми кошачьими лапами, пытаясь отодвинуть в сторону. Ренат слегка передернул плечами, но лапы плотно прижались к нему. Он чуть откинулся корпусом назад и уперся ногами. Давление нарастало.

И словно отодвигая ближайшее надвигающееся главное, Ренат припомнил еще одну историю. Вернее, она сама припомнилась. Сама вклинилась, отодвигая то, неведомое, грозящее подступить и все время обманчиво откладывающее время своего неумолимого явления.