Дмитрий Пригов - Монстры

– Этто чтто вам наддо куппить? – осведомляется он без всякой акцентированной интонации, твердо удваивая согласные.

– Чего, папаша?

– Я не паппаша, – резонно отвечает эстонец.

– Дочка, что ли, твоя? – заходят они с другой, уже несколько опасной, чреватой скандалом, стороны.

– Эттто не тточка. Каккие проддуктты вы хоттиттте приобрестти? – настаивает эстонец.

– Какая дочка? – лукаво обращается один парень к другому. – Дочка у него дома с женой сидит.

– Вам наддо проддуктты покккупать? – не то спрашивает, не то серьезно, если не угрожающе, предупреждает, вернее, уже даже и настаивает эстонец, всем своим крупным телом вываливаясь из подсобного помещения. Парни берут знамо что и покидают неприветливую, неласковую к ним торговую точку. Да, такие истории, впрочем вполне невинные, случаются. Случаются и более неприятные – драки. Даже убийства. А где они не встречаются? Где без них в нашем непонятно как и для чего устроенном мире обходятся? Нигде. Помню, каждую субботу и воскресенье моих подростковых и юношеских дней на танцплощадках почти всех подмосковных платформ без двух-трех трупов не обходилось. Как обойтись? Никак. Жизнь такая и цена ей такая. То есть практически никакой цены. Так – пустячок.

Или вот совсем недавно, под моим окном, в тихом и мирном Беляеве в ясную морозную новогоднюю ночь из двух соседних подъездов от двух веселящихся компаний вышли покурить два похожих друг на друга молодых человека. Поприветствовали друг друга. С Новым наступившим годом поздравили. Стоят, поеживаясь в легких праздничных костюмчиках. Один другому так ненавязчиво и говорит:

– Я тебя прямо сейчас убить могу, – так неожиданно и непонятно, к чему. И незлобно вроде. – Соседи ведь по дому, по месту жительства. – Запросто. – А сам руки в карманах держит и чуть подрагивает. Холодно все-таки. Новогодняя ведь ночь. Курят.

– Чего? – не понимает сосед.

– Запросто.

– Перестань пиздеть.

– Блядь, не веришь? – в голосе нарастает некая тревожная непонятность, не прочитываемая собеседником только по причине полной или половинной (но вполне достаточной) расслабленности сознания и внимания. – Не веришь, сука, – холодно констатирует, вынимает из кармана пистолет и стреляет прямо в голову неверящему. Тот, естественно, падает и, пару раз дернувшись на месте, на белейшем новогоднем снегу, чуть-чуть подпорченном немногими пятнышками крови, кончает свою незадачливую жизнь. И все это под моим окном. А вы говорите.

Но местные воды, леса, просеки – отдохновение для всех, не любящих тесные, чреватые подобными осложнениями, помещения, людские контакты и многолюдные веселья. Пусть как умеют веселятся там сами. А одиночки бредут вдоль так и не совершившейся высоковольтной линии в полнейшем одиночестве, окруженные в должной мере, даже с преизбытком, заменяющим ее, включающимся и мгновенно выключающимся и включающимся в полную силу опять, металлическим звоном насекомых. В момент его стремительного и яростного включения звон, действительно, нестерпим и, кажется, вот-вот разразится шипящим прожигающим разрядом электричества. Все контуры засветятся голубоватым сиянием и легкими струйками дыма испаряющейся плоти. В воздухе тревожно и освободительно запахнет преизбыточным озоном. Но ненадолго. Через мгновение все снова обретает первоначальный и равновесный облик. Многие за разговором и не заметят. Поднимут в удивлении брови – что-то такое вроде бы промелькнуло? И молча побредут дальше. Только слышно тяжелое дыхание немолодых женщин, томимых высоким давлением и астматическими признаками.

– Было прохладно, а сейчас вроде жарковато, – нарушает молчание низкорослая женщина, обращаясь к другой дородной. – Не поймешь их, – останавливается снять с себя крупновязаную, сотворенную ею же самою в долгие зимние московские или питерские вечера шерстяную кофту.

– Тут быстро облака набегают, – справедливо замечает собеседница.

– Думаете? – с некоторым сомнением, помедлив, все же натягивает назад кофту. Спутница права. Права.

Действительно, небо живет здесь особой, как было сказано, драматургически насыщенной жизнью, мгновенно заполняясь низкими крупными ватно-белыми существами, рода облаков и неугрожающих туч. Они стремительно несутся в направлении моря. Или от моря, в сторону далеко расстилающейся суши. Вплоть до условного и никогда отсюда не видимого Китая. Проносятся прямо над головами, задевая мелкими сырыми лохмотьями макушки наиболее рослых и лысоватых эстонцев. Убегают, там вдали несколько замедляя движение, освобождая здесь пространство для новых, молодых и энергичных, тоже, в свою очередь, тяжелеющих, пробегающих и сливающихся вдали в одну неразличимую вязкую массу.