Дмитрий Пригов - Монстры

– Тут все старые.

– А мне какая разница?

– Действительно, – удивлялся своей непонятливости Ренат.

Все три окружавшие хутор воды были вполне неравномощны. Однако разница расстояний от них до хутора как бы уравнивала их в силе и значимости. Прямо за домом протекала небольшая река, где громоздились остатки некогда функционировавшей мельницы, по которой и было обозвано это место. Одну из мельничных пристроек переделали под низкую темную баню. Мрачную и непрезентабельную. Прямо у входа валялся громадный, расколотый надвое плоский камень, в который с полгода назад ударила молния ровно в тот самый момент, когда на него ступила маленькая ножка молодой хозяйки. Это был ужас. Что-то невероятное. Ее хоронили всем поселком в открытом гробу наполовину почерневшую, по возможности все-таки прикрытую белым шелковистым покрывалом. Люди с ужасом заглядывали и отшатывались. Молодые подружки, с которыми она бегала в школу и которые провожали ее первую под венец, застывали в почти кинематографическом оцепенении. Было от чего содрогнуться и оцепенеть. Спешили отойти, утыкаясь лицом в плечо другой такой же, только что пришедшей в себя. Когда приподнимали голову, плечо соседки было насквозь вымочено неостановимыми прозрачными девическими слезами. Некоторых выворачивало прямо у соседних могил. Рвало, в смысле. Если бы Ренат с Мартой стояли тогда за церковной оградой и могли к тому же понимать по-эстонски, то, возможно, подслушали бы:

– Ой, черная-то какая, – и прикрывает рукою рот.

– С кошками якшалась. От них электричества и набралась. Вот и вдарило. – Это кто-то из мужчин.

– Ян бил ее. Хутор-то удаленный, не расслышать, – вступает уже более прагматический голос. – Вот вся и черная.

– Ты что, это молния. От побоев так не бывает. Она из бани выходит и слышит: Мария, ступи на камень! – ступила. Тут и ударило.

– И мать ее так же кончила.

– Чего трепетесь! – строгим шепотом обрывает разговор низкорослая широкая старуха в черном.

Переговаривающиеся отходят, все время оборачиваясь на нее. Когда удаляются на значительное расстояние, опять что-то шепчут на ухо друг другу, но так тихо и такой скороговоркой, что уж и не разобрать. Тем более на расстоянии. Тем более по-эстонски.

Впереди, если глядеть от крыльца, в полукилометре от дома располагалось озеро, заросшее по берегам высокой травой. В километрах двух в правую сторону – море. Прохладное и мелкое. Если посередине пути не одолеет уныние, можно пройти пешком до Швеции-Финляндии, расположенных ровно на противоположной стороне от Локсы. Да кто ж пойдет в такую даль от родного дома. Но бывали охотники и смельчаки. Что уж они искали в дальних и неведомых весях и странах? Повсюду, почти за каждым кусточком пряталось по пограничнику. Ночами охрана бродила по освещенному местами мощными прожекторами песчаному берегу, выискивая нарушителей. Находили. Водворяли на место. Уж знаю, какое. В общем, куда надо, туда и выдворяли. Нас не спрашивали.

Так что, в какую сторону ни смотри – всюду вода. Она поднималась и стояла стеной. Ренат выходил на крыльцо и застывал, широко раскрыв глаза. В таком состоянии и заставала его Марта.

– Ренат! – звала она. Затем приглядывалась и уже встревоженно: – Тебе плохо?

Он не отвечал. Она раздражалась. Она последнее время была раздражена до чрезвычайности. Все было не по нутру. Даже вроде бы счастливо разрешившаяся ситуация с жильем. Приглядный хутор, почти буколическое деревенское окружение – поля, луга, речка, коровы, куры, лошадь, по ночам бренчащая жестяным колокольцем, – все раздражало. И началось с самой их нелепо-суетливой посадки на отходивший таллинский поезд. В последний момент, красные, напряженные, едва переводя дыхание, они ввалились в купе с неуклюжими сумками. Не обращая внимания на соседей, судорожно поджавших ноги при их шумном и громоздком появлении, она начала выговаривать Ренату. Подобное было вообще-то несвойственно по-протестантски сдержанной Марте.

– Почему все нужно делать в последний момент?! – выкрикивала она прерывающимся от недавней спешки и погони за отходящим поездом голосом. – Самым идиотским способом! – непривычно аффектированно всплескивала руками.

– У меня процесс. Не могу же бросить посередине, – вяло отбивался виноватый Ренат.

– У него процесс! Он не может оставить ни на минуту! А меня, значит, можно не принимать во внимание! Тогда не надо никуда ездить. Сиди около своего процесса и наслаждайся! – она резкими, несоразмерными такому тесному купейному пространству, порывистыми движениями рассовывала сумки под сиденья, невольно задевая притихших соседей. – Извините, извините, – извинялась она торопливо и с ожесточеньем, что нисколько не исправляло ситуацию. – Сидел бы в своей лаборатории. Процесс. Незачем было меня тащить черт-те куда.