Дмитрий Пригов - Монстры

– Я же говорила, надо было послать телеграмму, – кипела Марта.

– Да какая телеграмма в такой глуши? – глупо оправдывался Ренат.

– Это в твоей Москве глушь. А здесь вполне цивилизованное место.

– Ну да, цивилизованное – две скотины, три избы.

– Перестань. Всегда от всех сюда доходили телеграммы и письма. А от тебя почему-то не может. – В их отношениях уже наступил период взаимного уставания и соответственно порой вполне беспричинного раздражения друг другом.

В результате таки повезло. Всего за километр от поселка, на отдельно стоящем хуторе нашлось место. Приятное, уединенное и тихое. Не говорящие по-русски спокойные хозяева объяснились жестами и немногими эстонскими словами, впрочем, вполне подходящими к данной ситуации.

– Кас вып муна? – есть ли яйца, или сколько стоят яйца – уж не припомню.

– Кас вып пима? – то же самое про молоко.

И «кас вып» чего-то там еще – словарь недостаточный даже для мирного курортника, не говоря уж про озабоченного оккупанта.

Хозяева определили им две светлые чистые комнаты в парадной части дома, переместившись в задние, поближе к сараю и скотине.

Долго сидели на берегу в любимом Анкуре. Молча, каждый в свою сторону смотрели на море, песок и сосны сквозь огромные хорошо промытые стекла во всю немалую площадь стен легкого заведения. Вернее, в три стены. Молчали. Не столько рассорившись, сколько в преддверии решительного и, возможно, уже непоправимого разрыва. Оба ощущали его мучительность и уже неизбежность. Не сегодня, так завтра. В подобном случае выяснение отношений приводит только к катастрофическому их ухудшению.

Песок, лазоревое томящееся, но холодное в любую погоду море. Бесшумные сосны, блуждающий песок и редкая жестковатая трава. Внутри же кафе, наполняя его ласковыми женоподобными голосами, несущимися из аккуратных легко поскрипывающих на высоких нотах колонок, Битлы на пике своей тогдашней популярности что-то обворожительно проповедовали про любовь. Нехитрый набор выпивок-закусок и западноподобный дизайн сотворяли атмосферу томящей европейскости. Словно только что оставленной некой киногруппой, снимавшей сюжет из заграничного заманчивого быта, естественно в советском понимании и в советской причудливой интерпретации.

Типа один миллионер другому:

– Угощайтесь, кофе настоящий!

– Ах, неужели? – приятно удивлен визитер.

Вокруг висел аромат не смытой до конца советской властью той самой западности. Европейской бытовой культуры и прохладного отстраненного обихода. Тихие голоса, легкий отчуждающий акцент, непривычные имена и фамилии. Так, во всяком случае, представлялся приезжим жителям социалистического космоса ухоженный и ладненький быт прибалтийцев. Хотелось, забывшись, вдруг обратиться к кому-нибудь за соседним столиком:

– Эй, Сэм, с какой это девушкой тебя видели вчера в баре на Лоустрит?

– Ладно, ладно, Билл, это совсем другое, – отвечает огромный, небритый и чем-то недовольный Сэм. Тот самый обаятельный Сэм, коих немалое количество поселилось в романтическом сознании новой поросли 60-х из лихих советских переводов американской литературы. Из того же Хемингуэя, к примеру.

– Все мы тут другое.

– Ты не о том. Это даже и не девушка (за качество перевода ответственности не несем. Впрочем, уровень и профессионализм тогдашней советской переводческой школы был и, пожалуй, поныне не сравним ни с какой другой, что вполне подтверждено как внутренними, так и зарубежными авторитетными свидетельствами).

– И такое бывает, Сэм. Мы ведь не школьники, а, Сэм? Хе-хе. Слыхал анекдот? Мальчик опаздывает в школу. Учитель спрашивает: – Что опоздал? – Мы с отцом корову к быку на случку водили. – А что, отец не мог сам? – Мог, да бык лучше. – Ах-ха-ха, – разражается хриплым смехом Билл. Редкие посетители улыбаются.

– Ты пей, пей. Нэнси, налей ему за мой счет, – глухо произносит Сэм.

– Что это ты такой щедрый, Сэм. Хороша, видать, эта не девушка. – Билл широко раскрывает рот, полный белых зубов, и насмешливо крякает.

Сэм мрачно поднимает прозрачный стакан, разом опрокидывает его. С нарочитым резким стуком ставит на стойку. Медленно сползает с высокого стула и вразвалочку направляется к выходу.

– Послушай, старина, – почти у самой двери настигает его голос бесхитростного Билла. – Слышал про эту историю с Ричардсоном?

– Я о том и говорю. – Сэм не оборачиваясь останавливается в дверном проеме, вырисовываясь огромным темным силуэтом на белом фоне. – Просто в другом обличье.