Дмитрий Пригов - Монстры

– Красиво. – Ренат развалился на тахте и уставил взгляд в потолок. – Ради одного этого можно было бы затевать мировую историю. Хотя, конечно, некоторые туалеты, я имею в виду, конечно, на Западе, – чистое наслаждение.

– Вот и установи, инсталлируй как некий художественный объект у себя в квартире такой вот сияющий небесный туалет. Как писсуар Дюшана. Интересно, а как вне этого реально-туалетного контекста будет смотреться дюшановский писсуар. Наверное, неким неразличимым магическим объектом прошлых диких невразумленных времен. Как аксессуары шаманского обихода в этнографическом музее. Некие такие неведомые сакральные штуки, около которых, вернее, внутрь которых ритуально что-то производили, что в прошлом называлось – срать и ссать. То есть, как объяснят будущие теологи и специалисты, спасительно выводить из себя отторженные неведомым сейчас способом части собственного организма. Но через то и включаясь в гигантский метаболизм Вселенной. А знаешь, Ренат, может, говно-то как раз и есть самое дорогое, чего не хотелось бы терять в этом мощном процессе эволюции.

– Не потеряешь, не потеряешь. На всю оставшуюся жизнь еще хватит.

В соседнем доме старик и женщина уже вместе яростно молотили мальчика. Тот, похоже, еще издавал какие-то звуки. Потом замолк. Хотя, отсюда что различишь? Какие звуки? Лица бьющих были яростно искажены. Женщина, сорвав провод с болтающейся на ней голой и почему-то все еще горящей лампочкой, попыталась затянуть его на слабой шейке ребенка. Но, поскольку в маленькой тесной и темноватой кухоньке они все были сплетены в один неразличимый и нерасторжимый пульсирующий и извивающийся клубок, провод захлестнул старика. Он тут же стал задыхаться и хрипеть, тощей рукой пытаясь освободиться от удавки. Женщина яростно стягивала сильнее и сильнее. Мальчик оказался внутри несколько даже для него и свободной петли. Старик с дикими хрипами: – Кхр, брксхр. Сука, блядь! Отпуст: Кхркх, бхкрхп! – рухнул вниз, увлекая за собой всю эту тесно переплетенную группу.

Дождя уже не было, но густой туман заволок все. Он, словно огромное тяжелое облако, своими клубовидными очертаниями несколько напоминающее крупы каких-то мощных пошевеливающихся существ, сел на две горные вершины. Но там, выше, наверху, за пределами тяжелого белого одеяния, ярко сияло ослепительное солнце. Лучи, отражаясь от заснеженных склонов, пронизывали бескачественное и ликующее пространство, где раздавался мощный неостановимый звон, производимый мириадами металлических насекомых. Монастырь сиял золотыми главами. Ступа вздымала пылающее острие. Одетые в белое насельники мерно плыли в направлении проглядываемой далеко внизу серебристой поблескивающей воды.

– Трое.

– Да, – подтвердил Воопоп.

– А если бы было двое или четверо? – пожал плечами литератор.

Бухгалтер обратился к Воопопу, подбородком указывая на литератора. Литератор вопросительно переводил взгляд с одного на другого. Воопоп неопределенно покачал головой. Бухгалтер произнес скрипучим вредно-назидательным голосом:

– Три – это превосходящий принцип единства, мерцающий и порой исчезающий, но всегда наличествующий в двух, как скрытый потенциальный структурирующий принцип, с неизбежностью экстраполирующийся в Государство, Церковь и Общество.

Литератор с удивлением следил за развертыванием толкования, ни своим смыслом, ни терминологически не соответствующим его представлению о бухгалтерской сути и проявлению и, скорее, приличествующего его, литератора, положению и роду занятий. Он взглядывал на Воопопа. Тот, улыбаясь, разводил руки – в смысле вот так-то вот. Просторные рукава его оранжевого балахона взлетали вослед рукам, напоминая крылья экзотической птицы. Бухгалтер шел впереди, не оборачиваясь, сохраняя общую мрачность фигуры и интонации.

Ренат поднял голову на окно, ухватив последнее мелькнувшее видение, перед тем как упала полнейшая мгла. Собеседник тоже пригляделся, и, странно, как в видео, перед его глазами опять прокрутилась та последняя картинка с рушащимся куда-то вниз клубком человеческих, вернее, нечеловеческих, вернее, человечески-нечеловеческих тел. Он даже протер глаза.

– Безумие какое-то, – после минуты тяжелого молчания прокомментировал он.

– Это не то, чем тебе представляется, – опять оглянулся Ренат на окно, где уже ничего нельзя было проглядеть. – Фантомное отображение на телесность.

– Ты так спокойно говоришь. Видел же, что там происходит. Хоть в милицию звони.