Дмитрий Пригов - Монстры

Оставив попытки оживить мой член, девушки принесли из кухни небольшой эмалированный тазик прохладной воды. Стали обмывать меня. По сравнению с леденящим холодом моего тела прохлада воды была приятно теплой. Я почувствовал некое оживление. И в тот самый момент, когда они опять захотели начать свои непритязательные игры, несмотря на все их удерживания и уговоры, преодолевая обнаружившуюся тяжесть, используя последнюю уже возможность безгрешной левитации, я приподнялся над столом и поплыл в сторону окна. Все это медленно и тягуче. Такими же были движения и жесты их рук вослед мне в попытках удержать или каким-то образом воздействовать на меня. Так, во всяком случае, виделось. Виделось сверху, откуда обозревался и я сам в своей напряженной горизонтально вытянутой позе, прохладный, почти что покрытый инеем по всей поверхности абсолютно белого тела.

Я выплыл на промежуточное пространство между домами. Внутри себя я чувствовал губительный, жидко и тяжело всколыхивающийся некой ртутной массой, нарастающий вес. Последним волевым рывком и уже, очевидно, в самый последний возможный момент достиг окна. Пролез в узкую форточку и опустился на пол. Тяжело и неуверенно выпрямился. Покачнулся, удерживая равновесие. Обернулся на окно. Плутовки, надевая через головы свои разнообразные легкие одеяния, строили милые и дурацкие гримасы. Оделись. Выплюнули изо рта ненужные уже и подвядшие вишенки. И исчезли. Обессиленный, я опустился на стул.

– Я обшарил все библиотеки, архивы, фонды – нигде! Нет – и все! Понимаешь? Все вычистили! Медведи там разные, козлы, петухи – пожалуйста! А про это – ни слова. Прямо хоть самому назад вписывай. Ну, естественно, все последующее – чистая фальсификация и маскировка под обыденность. То, чем соблазнился Достоевский-то. Есть и вполне внятные западные примеры. В Фаусте, скажем. Несколько театрально, правда. Как миракль на ступеньках храма в какой-нибудь церковный праздник для нехитрых прихожан провинциального городка. Гораздо интереснее в Манон Леско. Да, пожалуй, единственный серьезный пример. И, кстати, ничего не вымарано и не исправлено. Там всякий раз Манон после очередного исчезновения является почти на треть обугленная. Процедурно все точно и достоверно. Помнишь, когда она приходит к Дегрие в монастырь?

– Я не читал.

– Прочти, прочти. – Ренат эдак поучительно почти уперся в него указательным пальцем, напомнив тем, кстати, того самого заоконного неистового старика. Приятель даже улыбнулся. – Они потом долгими совместными рекреативно-манипулятивными действиями снимают черноту и возвращают Манон к тому божественному и обольстительному состоянию, которое, собственно, и является первопричиной всего. Почитай. Хотя этих мест в переводе нет.

– Опять нету? За что ни возьмешься у тебя, всего нету. Так где же я прочту, коли нету?

– Оригинал возьми. Причем, заметь, не все публикации достоверны. Особенно грешат этим самые что ни на есть академические. Или принимай на веру. – Ренат театрально развел руки.

В соседнем доме погас свет. Ренат встал, подошел к окну. В темном стекле он обнаружил за спиной полное отражение своей светящейся комнаты с беспорядочно-неубранной постелью на заднем плане, книжной полкой, темно-коричневым платяным шкафом, собеседником, прижатым к низенькому креслу, и самого себя – темного и трудноузнаваемого. Все это висело в полнейшей реальности. Вернее, ирреальности. Появилась женская фигура. Затем вторая. Они встали у дальней стены и смотрели на Рената, чуть улыбаясь и не приближаясь. Это было странно. Так как, будь они сзади его, ровно на линии, перпендикулярной плоскости окна, он не смог бы их видеть, загораживая широким темным контуром собственной фигуры. Но он их видел. Видел преотлично. Ни он, ни они не делали ни малейшего движения по направлению друг к другу. Ренат даже различал, чувствовал прохладу, исходившую от них.

Ренат перефокусировал зрение на заоконное пространство. Снег прямо с земли поднимался к лицу и, огибая его, проникал в комнату. Ренат почувствовал страшную слабость. Захотелось прямо здесь, не отходя от окна, опуститься на пол. Горизонтально и невесомо приподняться. Бестелесно лечь на воздух и медленно выплыть из комнаты. И плыть, плыть, плыть: Он тряхнул головой.

– Остаешься?

– Нет, нет, я поеду. Мама будет беспокоиться.

И мы скажем: пока.

Дождь, то стихая, то усиливаясь, стучал в стекла. Уже почти по всему городу включили центральное отопление. Было тепло, спокойно и приятно. Собеседник Рената в легкой распахнутой на груди рубашке, с подвернутыми рукавами, крутит в руках бутылку, рассматривая незнакомую этикетку: