Дмитрий Пригов - Монстры

Ренат закинул голову, наблюдая зазеленевшую свежую листву и проносившиеся в глубине веток на синем небесном фоне огромные, крупно слепленные, белые, почти что эстонско-балтийские-альпийско-тибетские облака. Становилось жарко. Он расстегнул рукава рубашки и завернул их. На обнажившихся запястьях мелькнули черные пятна. Ренат тут же быстро опустил рукава.

– И чем же ты теперь занят? – неожиданно встрепенулась Марта.

– Да разные там научные штуки. Трудно объяснить. – Он рукой обрисовал в воздухе нечто, как бы обозначающее всю сложность нетривиальных научных материй и возможную неадекватность их объяснения.

– А раньше объяснял. Даже сердился, что не слушаю, – неожиданно смиренно проговорила Марта и едва заметно усмехнулась. Ренат взлохматил волосы и невероятным образом закинул длиннющие руки за шею, ощупывая верхние спинные позвонки. – Опять, что ли, федоровское что-то? Засрал же вам мозги Александр Константинович. – Марта стиснула тонкие губы совсем уже в неразличимую полоску, отчего кожа натянулась на ее острых немонгольских скулах. Оба глядели в сторону родного Литературного института им. Горького. Оттуда редкими группками выползали молодые люди. Разом напряглись, когда им одновременно почудилась у ограды высокая прямая фигура Андрея. Но показалось. Показалось. Потом обоим привиделась и мелькнувшая там Машенька. Хотя, что ей тут было делать. Но им показалось. Вот она в толпе нагнала Андрея. Взяла его за локоть. Он обернулся и, наклонившись к ней, выслушивал нечто, что она торопливо и горячо ему нашептывала. От обоих шло какое-то напряжение, так что люди, обычно вплотную прижимающиеся друг к другу в часы пик московской толпы, огибали их на расстоянии. Они стояли в неком подобии воздушного колокола.

– Странно, – сказала Марта, прищурив близорукие глаза. – Что-то в них такое неправдоподобное. Это ведь не они? – она обернулась на Рената.

– Скорее всего, – тихо отвечал Ренат.

Двое постояли и исчезли за подошедшим к остановке троллейбусом. Когда тот сдвинулся, их уже не было. Растаяли. Такое бывает в густой московской неимоверной и непредсказуемой толкучке. Хотя, что тут странного? Просто сели, да и отъехали. Ничего странного.

– Понимаешь, я ее, как бы это выразиться, понудил, что ли, – прервал достаточно длительное молчание Ренат. – Заманил.

– Заманил, заманил, – без выражения повторила Марта.

– Я не про то! Совсем не про то!

Вдали снова возникла Машенька и так строго посмотрела в их сторону, словно осуждая за этот глупый разговор. А что осуждать-то? Девяносто процентов жизни любого из нас, собственно, и состоит из подобной жизненной рутины. Без этого балласта нас попросту перевернула бы титаническая пучина бытия. Да на пущее дно затащила бы.

Ренат, вдруг испугавшись, инстинктивно схватил Марту за плечи и уткнул лицом себе в плечо, чтобы она, не дай Бог, заметила бы шевелящиеся Машенькины губы, по которым, несмотря на значительное расстояние, можно было отчетливо все прочитать.

Марта всхлипнула и тут же быстро вырвалась из рук Рената. Провела пальцем по ресницам:

– Перестань. Мне пора домой.

Она жила как раз за углом. В полуоблезлом старинном пятиэтажном доме. В огромной коммунальной квартире, где за выездом жильцов оставались только две заселенные комнаты. Все уезжали в дальние края за лучшей жизнью или в улучшенные квартиры. В детстве Марта гоняла на велосипеде по длинному просторному коридору, врезаясь в старые полуразвалившиеся шкафы, выставленные за ненадобностью либо за недостаточностью жилой площади. В каждой комнате обитало человек по восемь-десять. А то и поболе. Но это раньше, в прошлые времена. Теперь все опустело. Буквально обезлюдело и опустошилось даже. С недавних пор прямо у входной двери почему-то оказалась и, видимо, навечно осела гора сваленного неуничтожимого строительного мусора. Некий уже и не упоминаемый ныне, сосед когда-то начал ремонт своей комнатушки. Да вы знаете, как тогда было со строительным и тому подобным материалом. Хлеб иногда пропадал напрочь, не то что всякие там гвозди, доски, дранка, краска, цемент. Знакомства надо иметь. То есть прежде, чем влезать во всякое такое полуграндиозное предприятие, знакомствами бы следовало обзавестись. До чего же легкомыслен и порой беззаботен наш люд! Цемент достал, гвозди достал, а досок не оказалось. Не оказалось, и все тут. Хоть волком вой! И застыло все на годы. Потом, когда времена переменились, другой не менее злополучный сосед, сменивший злополучного первого, решил превратить сию комнату в какую-то мастерскую. Да тоже за бесславно пробежавшее время немалой своей жизни никакими знакомствами и полезными связями не обзавелся. Новеньких денежек не накопил. И с этим предприятием все завершилось знакомым образом. Потом, когда уж и вовсе все переменилось, решил третий бедолага под модный в ту пору кооператив все это приспособить. Решил-то он решил, да тут его и убили. Подстрелили. Тогда многих убивали. Как, впрочем, и сейчас. Как, впрочем, и раньше. Но совсем по другим поводам и причинам. Вернее, раньше-то убивали, как правило, без всяких ненужных поводов и причин. Просто так. Сейчас хоть убивают по глубокой и осмысленной причине. Все легче умирать. Так вот строительство и застыло, длясь десятилетиями, перейдя в своей незавершенности из старых времен в перестройку, а потом и в постперестроечную эпоху.