Дмитрий Пригов - Монстры

– Словом, словом еби! – долгое время потом укатывались со смеху наши приятели. – А ведь, по сути, он прав. Он абсолютно точно квалифицировал суть и призвание российской литературы. Это и есть высшая миссия писателя – ебать словом! – и снова покатывались смехом. – В смысле, жечь глаголом. Высокая русская демократическая традиция! – и снова взрыв хохота – молодость! Преизбыток энергии! Не изведенный жизненной рутиной энтузиазм.

На них оборачивались. Они же с гордой независимостью, однако, и в меру неуверенно, но как бы безразлично оглядывались, посматривая на случавшихся здесь местных классиков и ловя на себе их взгляды. По другому случаю они достойно улыбались, будучи кому-либо представляемы. Да, так и было.

– Изредка. Ивана вот. Лешка уехал. Гоша тоже где-то там. – Ренат неопределенно махнул в некоем дальнем направлении. – В Швеции, кажется.

– В Швеции, – подтвердила Марта.

– Тамару иногда – по телевизору. Четвертая, или какая там, власть. – Помолчал. Поглядел по сторонам. Вздохнул. – Андрей вот… закончил, не взглянув на Марту.

– Она не замужем? – снова неловко и не в ту степь начала Марта. Вернее, продолжила.

– При чем тут это! – воскликнул Ренат, обеими руками вцепившись себе в волосы и прямо упершись глазами в правильное, столь знакомое ему и обыкновенно спокойное, даже гиперспокойное, чуть ли не каменеющее, немного квадратообразное, будто бы кошачье, немецко-лютеранское ее лицо с удивительными, огромными, сияющими помимо ее собственной воли, голубыми глазами. Она была немкой, чьи прадеды обрусели в давние времена. Где-то до Первой мировой приехали в предреволюционную Москву по каким-то инженерным делам из своего мирного размеренного Кенигсберга, да и остались. Их вроде бы без всяких там сомнений насквозь русская фамилия, переданная по наследству Марте, Зайцевы, была простой русификацией родовой фамилии Зальц, которую и поныне продолжали носить неведомые дальние родственники в Петербурге и где-то там в Германии, по-прежнему Зальцы, не подпадавшие ни под какие иноязычные законы.

Над их головой опять раздалось:

– У вас свободно?

– Занято, – резко отвечала Марта. – У нас занято.

– Интересно, – занервничал пожилой мужчина – Я уже полчаса стою с подносом.

– Вам сказали, что занято, – резко оборвала его Марта.

– А вы на меня не орите! Не орите! Ишь, разоралась. Это общественное место. Тут, кто хочет, может без спросу на любое место садиться. Я постарше вас буду, – взорвался мужчина.

Марта схватила со стула сумку, накинула плащ и стремительно, не оборачиваясь, направилась к выходу. Мужчина проводил их недобрым взглядом. Кое-кто обернулся на их стремительный выход. Но немногие. Немногие. А что оборачиваться-то – у самих, поди, подобных историй и нервностей предостаточно.

Вышли на Тверской бульвар. Отыскали свободную скамейку ровно напротив глыбообразного здания Нового художественного театра. Вернее, оно оказалось у них за спиной. На скамейках целовались-обнимались, распивали-веселились, сидели на спинках, поставив огромные грязные ноги в разбитых кроссовках на грязные же сиденья, – в общем, разнообразный московский и приезжий люд. Молодые, склонив головы куда-то в общий центр, изредка оглядываясь на окружающий мир, курили, передавая друг другу чинарики. Пожилые передвигали обшарпанные фигурки шахмат. Либо, запрокинув бутылки, из горлышка глотали разнообразной крепости алкогольные напитки. Было тепло. Марта, откинув полу белого плаща, протерев рукой сиденье, бросив быстрый взгляд на ладонь и отряхнув ее, присела на краешек. Закинула ногу на ногу. Достала из сумки пачку сигарет. Закурила. Ренат плюхнулся рядом. Пробегавшие мимо инстинктивно направляли косые взгляды на высокообнаженные стройные ноги Марты, освещенные ярким, свежим, еще не успевшим подустать и озлиться, весенним солнцем. Она не обращала на них никакого внимания. Ренат с улыбкой провожал их глазами, пока они в смущении не отводили взгляда и не убегали дальше по своим делам. Марта, как обычно, была одета строго, чем, кстати, всегда выделялась из их разнузданной, неряшливо или, наоборот, вызывающе обряженной компании. И сейчас она была в черной короткой юбке и белой кофте с маленьким стоячим воротником. В черных блистающих туфлях на большом каблуке с обрубленными носами. Она давно бросила свои малооригинальные литературные занятия и обреталась в каком-то из многочисленных рекламных агентств. Зарабатывала прилично и была в форме. Это сразу бросалось в глаза.