Дмитрий Пригов - Монстры

Странно было слышать подобное от гуманного европейца. Тем более от жителя эмоционально-приглушенной Гельвеции, не ведающей войны уже несколько веков. Почти стерилизованной страны, где после десяти вечера не то что избить кого-либо немыслимо, но и громкий простительный физиологически-естественный звук производить запрещено. Да, да, запрещено. Я знаю. Я там бывал и преотличнейшим образом все это знаю. Впрочем, мы знаем и иных европейцев, которым за счастье человечества или лучшей его части ничего не стоит положить все остальные неудавшиеся части того же человечества. Мы имели с ними дело.

– Перед отъездом я заходил в буддийский монастырь. Ну, у нас, в Швейцарии. Встречался с настоятелем Воопопом, знаешь его? – Я не знал. Вернее, не помнил, знал ли я его. – Мы решили синхронизировать наши наблюдения. Он должен отмечать параллельно явленные ему феномены по дням и по часам. То есть, как специфический сейсмограф, отмечать духовные аномалии. Вместе с бухгалтером. Ты его знаешь? – Я не знал. – Ну, это нашумевшее дело в Москве. Еще при злодеях-коммунистах, – усмехнулся Христиан. В который раз я подивился его удивительной непринужденности в русском.

Где это он так намастырился? В каких таких своих швейцарских университетах или тамошних буддийских обителях? От долгого ли проживания в Москве? Да мало ли кто долго жил в Москве. Я знал и прочих иноземцев, долгое время проведших в нашей столице. И именно в моем родимом Беляеве, на моей милой улице Волгина, где расположен известный на весь свет Институт русского языка им. Пушкина. Но их русский нисколько не поражал. Откуда он этого пресловутого бухгалтера знает? Да и вообще, как это он с такой завидной легкостью проник во все помянутые секретные отделения, заведения, здания, лагеря, районы?

– А ты откуда знаешь бухгалтера? – не удержался я от вопроса.

– Так он же в нашем монастыре уже лет десять как живет-обитает. – Опять было сказано вполне даже изящно. – Он служил в том самом отделе КГБ, который и занимается монастырем. И в очень высоком чине. В самом начале эксперимента. Жена его там тоже работала. Они осуществляли специальный индивидуальный проект. Что-то там не получилось. И она погибла.

– Не рассчитал силу удара сапогом? – вставил я.

– Наверное. Что-то в этом роде, – нисколько не удивился вопросу Христиан. – Он ее долго держал в специальном холодильнике. Сведения просочились наружу. Шум был. Его не судили, но выгнали из ГБ. Он потом работал в каком-то заведении бухгалтером. Потом бежал. Кстати, они с Воопопом еще по Москве знакомы.

– По КГБ?

– Нет, нет, он бухгалтером работал, после того как его выгнали. Он помог мне со связями здесь. Имена дал, телефоны. – Я оглянулся на соседнюю компанию. Она как-то странно замерла, словно боялась пошевелиться или произвести какой-либо излишний шум. – Он про все это роман написал. В ГБ узнали. Естественно, не понравилось. Ему пришлось бежать в Швейцарию. Вот теперь вместе с Воопопом в монастыре.

– А ты откуда все в таких подробностях знаешь? – мои замечания и вопросы приобретали тон все возраставшей нервозности, никогда не возникавшей у меня досель в беседах с терпимыми иностранцами. Ну, разве только, если приезжали уж и вовсе непобедимо-яростные левые, пытаясь поднять уставший советский народ на последнюю смертную борьбу с империализмом, западным экспансионизмом, за свободу угнетенных трудящихся, целых наций и гомосексуалистов. Однако у местных людей уже давно была повыпита вся витальная и социальная энергия. Как правило, западным активистам удавалось подвигнуть на отдельные благородные акции только сознательное и всегда готовое на подобное советское правительство. Оно возило их не очень уж изможденные яростной классовой борьбой тела по всевозможным курортам и санаториям. Одаривало американскими деньгами, оружием и отправляло восвояси. Сейчас, естественно, все переменилось. Мы другие. Иностранцы другие. Все другое.

Не знаю, смог ли Христиан проверить, синхронизировать свои наблюдения с пресловутым бухгалтером. Как я уже говорил, по возвращении в Швейцарию он почти сразу же погиб самым нелепым образом. Наинелепейшим. Рассказывают, на отвесной скале, где он находился, его кто-то окликнул с такой же отвесной, противоположной, но только гораздо-гораздо более высокой. И он шагнул в разделяющую их пропасть. Понятное дело, чем это могло кончиться и кончилось. Хотя, странно. Кто мог слышать и видеть? Но рассказывали. Рассказывали, как, прямо глядя перед собой, бестрепетно и с неким сознанием осмысленности и должности этого поступка он шагнул в безумную пропасть. Ходили глухие слухи о вовлеченности, задействованности каких-то тайных представителей неких стран. Да и где такого рода слухи не сопровождают все, не могущее быть объясненным наипростейшими, банальными причинами и обстоятельствами. Везде чудятся неимоверные заговоры и сговоры темных таинственных сил. Ну, может, оно так и есть. Есть-то оно есть, да вскорости забывается. Все забывается, прости Господи.