Дмитрий Пригов - Монстры

– Мне в лабораторию надо, – ухватившись за расстегнутый рукав джинсовой куртки Андрея, Ренат попытался сдвинуть его с места. Тот сидел твердо и упорно. Даже как-то злобно, широко расставив большие крепкие ноги в сильно поношенных, бывших светлых кроссовках. Он был упрям и необорим.

Высокая и просторная пивная, где они располагались, производила впечатление некоего тоскливого вокзального помещения, с его неукрепленностью в приятной и успокаивающей рутине обыденной жизни. Какое-то беспокойство понуждало постоянно вскидывать голову, отыскивая кого-то или что-то вдали. Впрочем, вполне неуловимое и необязательное. Вроде бы надо было срываться с места, хватать многочисленные рассыпающиеся и вываливающиеся из рук вещи и спешить на какой-то отходящий неведомо куда неведомый же поезд. В общем, покоя не было.

– Отстань. – Андрей выдернул рукав из не очень настойчивых рук Рената. – А ведь Александр Константинович до того, как ты появился, со мной вот так же, – и резко придвинулся к Ренату. Лицо того не выражало никакой реакции. Никакого особенного понимания или удивления. – Со мной. Не знал? Знал, знал. Но разо-ча-ро-вал-ся, – выразительно произнес Андрей, вскинув при том вверх правую руку. Рукав джинсовой куртки сполз вниз, и Ренат заметил на ней мелкие шрамы-насечки. Андрей быстро опустил руку. Натянул рукав. Снова нагнул голову и уставился в свой наполовину выпитый или, вернее, недопитый стакан. – Да, разочаровался.

Впервые Ренат повстречал Александра Константиновича на одном странном мероприятии. Хотя, почему странном? По тем временам, вполне даже обычном и рутинном. Группа студентов во главе с преподавателем поехала в некий отдаленный провинциальный городок для смычки с простым трудовым народом. С коллективом трудящихся небольшого предприятия, выпускавшего, как помнится, цементные плиты. Лица рабочих, как и все ближайшее окружение завода, были покрыты мелкой сероватой пылью, придававшей окрестностям вид пепельной потусторонности.

Рената определили в группу в качестве представителя первокурсников, только что поступивших и еще не ведающих всех искусов и трагических необходимостей избранного ими высокого служения. Не подозревающих еще, что значит, когда строчки могут нахлынуть горлом и убить. Такое случается. Все любили повторять эти крылатые убедительные слова, стараясь подтвердить их на своем трагическом творческом и жизненном опыте. Иногда буквально не строчками, а каким-либо подсобным режущим инструментом. Резались. Топились. Вешались на связке серых застиранных общежитских простыней. Были удавливаемы прочными колготками случайных любовниц. Захлебывались в блевотине. Выбрасывались из окон и сваливались с балконов. Что поделаешь – такая профессия.

Кстати, вышеприведенные «нахлынут горлом и убьют» задолго до описываемых событий со странной прохладной интонацией и легким смешком любили цитировать Ренату сестры.

– О, если б знал, Ренатик, что так бывает! – начинали они нараспев несколько гнусавыми, тягучими и издевательскими голосами. Заливаясь неудержимым хохотом, падали ему на грудь. Расстегивали рубашку и уже заговорщицки, почти с дьявольскими интонациями, горячо шептали: – Когда пускался на дебююююют, – тянули манерно это самое «ю». – Ренатик, ты знаешь, что такое дебюююют? – и замирали. Ренат тогда еще не знал, что такое дебют. – С кровью, с кровью убивают! – переходили почти на патетические интонации. Ренат пытался сопротивляться, но безуспешно. Они шутливо вцеплялись белыми остренькими зубками в его заманчивую юношескую плоть, оставляя при том нешуточные точечные следы на шее, животе и бедрах.

– Я не знал. А что я должен был знать? – не так чтобы раздраженно, но с некой торопливостью произнес Ренат. – Ну, разговаривал со мной про всякие неординарные вещи, – развел руками в искреннем недоумении.

– Неординарные вещи, – передразнил Андрей с видом взрослого, не вполне удовлетворенного поведением и признаниями вверенного ему чужого ребенка. – А что его убили, тоже не знал?

– Да не убили. Он просто упал.

– Убили! Убили! – сделал ожидаемую паузу. – Ты и убил!

– Я? – удивление Рената было искренне и велико. – Меня там и не было даже. Я ведь от тебя все на следующий день и узнал только.

Андрей был здорово пьян, понимал это и воспринимал как некую индульгенцию в ситуации беспорядочного и опасного говорения.

– Он же провоцировал тебя. Прямо, нагло и в открытую. – Речь его действительно была мутна и тяжела. В обволакивающем густом табачном дыму и монотонном гуле она словно пыталась прорваться, прорезаться до острой ясности и все не могла. Ренат снова попытался взять его за руку и приподнять. Андрей резко выдернул рукав.