Дмитрий Пригов - Монстры

– Не надо!

– Что – не надо? – откликнулся Ренат.

Но это только один раз, и весьма-весьма недостоверно. Он уж продумывал всяческие способы застигнуть злодея каким-либо неожиданным коварным маневром. Было неприятное чувство преследования. Ренат со всякого рода оговорками, смешками и нелепыми оправданиями просил своих приятельниц-сестер пойти вслед ему и выглядеть подсматривающего. Они отказываться не стали. Однако и их собственные передвижения и укрывания были так сомнительны и таинственны, что почти сливались с самим этим преследованием. Ренат подозрительно расспрашивал поутру.

– А что ты ожидал? – улыбались они, уклоняясь от ответа. Приближались к нему, клали легкие прохладные руки на его разгоряченную грудь.

– Видели кого-нибудь? – раздражался юный Ренат. Его лицо легко и приятно розовело.

– Ренатик, успокойся! – Сестры с двух сторон прижимали к нему свои маленькие головки. – Это мы и были. Мы за тобой и следили, – они разражались легким быстрым смехом, как если бы это были ящерки, именно и преследовавшие Рената. – Да, но хвост? – Это мы его прицепили. – Они откидывали полы легких утренних халатиков и, почти издеваясь, показывали прикрепленные к коротеньким шелковым трусикам беленькие лохматенькие хвостики. Со смехом приближали к его лицу. Ренат, задыхаясь, обиженно их отпихивал. Потом кормили его ягодой, нарочно раздавливая ее на губах Рената и размазывая по щекам. И смеялись еще пуще. Он спокойно, даже смиренно сносил все это.

Но последнее время, перейдя из области простых и неконкретных страшилок, преследующие существа стали являться ему как сугубо личное послание. Он сам вызывал это нечто из слабых и чреватых точек окружающего пространства. Вода или даже просто сырость премного способствовали тому. После памятного случая, когда деревенские ребята заманили его ночью к воде, он часто тайком приходил к ней в одиночестве. Подходил. Садился. Всматривался. Наклонялся. Касался подрагивающей рукой. Был моментально обволакиваем, уносим и возвращаем на прежнее место.

Ренат снова обернулся на странный перформанс неведомых существ. Двое или, скорее, трое пьяных, уже приняв вид некоего гигантского, вытянутого вдоль земли, перевивающегося своими гибкими и блестящими членами существа, изгалялись прямо перед ним. Вернее, на неком безопасном отдалении, чтобы, в случае чего, тут же обрести вполне безобидный вид куп деревьев или скопления пересекающихся теней. Что все это значило? Что изображало собой? Что навязывало? Что хотело сообщить такого мучительно-необходимого и прямо-таки насущного?

Когда он снова обернулся, все пространство темнеющего парка было абсолютно, почти проектно-геометрически чисто. От огней рекламы местами ярко вспыхивало мокрое маслянистое асфальтовое покрытие широкой площади. Блестящие яркие змееобразные вспышки проносились по влажной поверхности. Доносились глухие ритмы тяжелого рока из открытых окон проносившейся вдали машины. Маленькая фигурка Рената одиноко темнела возле парапета. Он ждал.

Он вспомнил, как однажды стремительный порыв ветра прямо на его глазах подхватил соседскую козу Машку, от ужаса выкликавшую какие-то странные заклинательные звуки, и стремительно понес вдоль легко и плавно извивающейся Долины Грез прямо к отхлынувшей вплоть до другого берега воде полноводной Оки. Козу несло легко. Даже празднично. Она, покачиваясь, плыла, изящно, по-балетному загодя огибая встречавшиеся на пути препятствия и выступы. Вернее, некий пластичный поток ею огибал эти препятствия. Коза поглядывала по сторонам. Изредка она вскидывала голову, суживала зеленые глаза и пристально взглядывала назад, в самое начало Долины, где нетронутый и нешелохнувшийся следил ее маленький Ренат. А может, это все Ренату рассказала Марфа. Да, скорее всего. Вечером перед сном с широко раскрытыми глазами он слушал эту непонятную сказку. Марфа твердила ее глухим, не поддающимся никаким интонациям голосом. Маленький Ренат отодвигался, отодвигался от нее и упирался голенькой спинкой в холодную дощатую стену их тогдашнего неказистого сельского жилища. Марфа сидела прямая, застывшая, даже и не пытаясь приблизиться к нему, отодвинувшемуся от нее на безопасное расстояние, прижатому остренькими болезненными детскими лопатками к влажноватой и колющейся стене.

Коза выкрикивала что-то гортанное. Воронье. Или древнеассирийское. Понять было невозможно из-за неистового древесного шума в неведомо откуда поднявшемся воздушном водовороте. Она же, оборачиваясь, уже и вовсе неестественно вывернув бородатую голову, взглядывала куда-то дальше, за его спину, высматривая там что-то иное.