Дмитрий Пригов - Монстры

Рассветало. И тут начиналось.

Поначалу проносился легкий, освежающий ветерок. Новички подставляли ему свои молодые и взбудораженные лица. Опытные и умудренные, набирая воздух в непомерно развитые легкие, внутренне сосредотачивались. Они знали. Провидели наперед, прикрывая тяжелые веки. И тут, как из ничего, из пустоты, из провала некоего, внезапно вырывался страшный, губительный рык. Это был единовременный храп богатырей, расположенных, разложенных на поле перед рядами врагов в крестообразном порядке. Синхронность и единонаправленность храпа была просчитана до мельчайших секунд, градусов и скляр. Результат был невообразим. Все длилось какие-то секунды. И хотя подобное не единожды случалось в древнейшей русской истории, всякий раз это было непредставимо и поразительно. Если бы не спасительные тампоны в ушах и не до мельчайших деталей просчитанное расположение, уровень подъятия щитов и опускания забрал, русское войско полегло бы при первых сакральных львиных выдыханиях-руладах этого храпа. Специально выстроенной антропологической линзой оно фокусировало всю губительную энергию на враге, который тут же мгновенно падал пораженный. Смертельно и навеки усыпленный первыми же звуками мантрического храпа.

Я знаю всю невыносимость подобного. Ну, естественно, не в той мере и не в ту силу. А и то – уцелел бы! За прошествием многих тысячелетий и исчезновением подобных тайных учений, мы можем столкнуться разве что со слабой тенью древних сил и способностей. Они иногда, спонтанно, просто по непонятной органической одаренности отдельных людских особей, сами по себе возникают в некоторых местах и телах, весьма даже и не приспособленных к тому. Но повторюсь, слабо-слабой тенью. Воспоминанием тех древних сил. Однако, и того хватает.

Одно время за моей стенкой в хилом и тоненьком панельном доме проживала некая особа. Она была грандиозна и необъятна. Поперечный срез ее руки был равен полутора объемам моей грудной клетки. А я ведь вполне нормальный, среднеразвитый мужчина, хоть и немолодых лет. Со мной все нормально.

Однажды в жаркий изматывающий, почти невыносимый летний московский полдень по какой-то бытовой надобности – кажется, попросить щепоточку соли – я позвонил ей в дверь. Она явилась мне, облаченная в белый жесткий, металлической прочности бюстгальтер и огромные черные, пережимавшие, почти перерезавшие ее тесной резинкой пополам, сатиновые трусы. Вид ее подавляющей мощи был незабываем. Я замер. Она долго тяжело и мрачно смотрела на меня. Потом затворила дверь.

Между тем муж, некрупный и ласковый мужчина, нежно именовал ее Панночкой. Будучи портным, шил ей крохотные, изукрашенные якорьками и воланами, матросочки и коротенькие же плиссированные подростковые юбчонки. Он выходил на площадку, деликатно нажимал мой дверной звонок и, улыбаясь, приглашал поглядеть на Панночкины обновки. Я шел. Я был единственным зрителем этого уникального дефиле. Она выглядела, действительно, неподражаемо. Ни с чем не сравнимо. Впрочем, она была незабываема в любом виде. Муж пребывал в несказанном восторге от произведенного впечатления. Молча переносил свой очередной триумф, сглатывал слюну и делал кивок в мою сторону, как бы раскланиваясь. Потом обращался к ней с неизменным предложением:

– Пойдем, я сделаю тебе мясной укольчик.

Она оглядывалась на меня и величаво следовала в глубину их неглубокой двухкомнатной квартиры. Муж с ласковой и немного виноватой улыбкой поспешал за ней. Я тихонько и тоже умиротворенно притворял за собою дверь.

Так вот, восприняв в себя очередной «мясной укольчик», Панночка мирно засыпала. И тут начиналось. Весь дом содрогался от неистового и неостановимого храпа. Поначалу я по глупости принимался стучать в стенку и по батареям отопления. Натягивал тренировочный костюм, выскакивал на лестничную площадку и колотил ногами в ее дверь. Из нижних квартир тоже высыпали обитатели, вопрошая:

– Что случилось?

– Что случилось?

Я привыкнуть не мог. Я по-прежнему без всякого видимого эффекта колотил в их дверь. Ласковый муж, видимо, как те приближенные и благодарные ученики богатырей, был привычен, не ощущая никакого дискомфорта. Всякий раз поутру я наблюдал его бодрым и свежим, покидающим пределы своего невероятного рокочущего семейного гнезда для продолжения вполне обычной жизни и исполнения нехитрых профессиональных и социальных функций. Он был адепт. Посвященный и приближенный. Весьма даже близко приближенный. Со мной все было иначе, хотя я вовсе не походил, да и не хотел походить на врага. Да и какой я враг?! Но и на роль посвященного в своей бесполезной и беспомощной ярости не годился.