Дмитрий Пригов - Монстры

– Людка! – вовремя окликнули ее из открытой двери служебного помещения.

– Чего тебе? – недовольно покосилась она, выпрямляясь, быстро оправляя волосы и юбку.

– Иди сюда, – угрожающе звучал хриплый, прокуренный, с неким общекавказским акцентом голос из открытой в неведомое, вернее в невидимое для Рената, двери.

– Ишь, расслышал, слухастый, – с неким удовлетворением еле слышно бросила она Ренату. – Клиента обслуживаю. Иди тогда сам за прилавок, – привычно крикнула она туда, в запредельное пространство.

– Я сейчас приду. Я сейчас тебе приду, – угрожающе обещал мужской голос.

– Сколько тебе бутербродов-то? – нарочито громко, всеми слышимо и даже грубо бросила она Ренату. – Ты, парень, поосторожнее, – опять чуть наклонившись, зашипела она Ренату на ухо.

– Людка! Иди, сука, сюда!

– Да сейчас я. Заладил, Людка да Людка? – откликнулась она в полный мощный голос. – Ты за своим поглядывай, – быстро и опасливо глянула в сторону компании у окна, потом на дверь. – Идуууу! – крикнула в направлении подсобки, заперла кассу, окинула взглядом подведомственное помещение и уплыла в боковую дверь.

Ренат сгруппировал стаканы и, положив поверху бутерброды, пробираясь между столиков, изредка бросая взгляд в тот самый угол, направился к своему месту. Андрей по-прежнему лежал головой на столе.

Ренат толкнул его, поставив стаканы на стол. Андрей как ни в чем не бывало выпрямился и поглядел на Рената. Бровь несколько раздулась. Чуть-чуть стал оплывать и весь левый глаз. Он поднял вялую руку и изобразил что-то вроде приветственного жеста. Все вокруг оживленно глядели на них. Андрей повернулся к Ренату.

– Видно, чем-то там – кожей или рожей – не вышел. А у тебя вон какая плотная, упругая, – и Андрей неожиданно зло ущипнул Рената за руку. Тот не вскрикнул, но резко отдернул руку. – Ладно, ладно, – правильно понял его Андрей. – И к лучшему, что у него ничего со мной не получилось, – заключил он вполне примирительно.

Во время той институтской поездки Ренат впервые и познакомился с Александром Константиновичем – моложавым, элегантным и мягким в обращении. Красавчик, как неодобрительно и недоброжелательно обзывала его Вера Васильевна, преподавательница научного коммунизма с той же кафедры. Всякий раз она неприязненно оглядывала его, когда он появлялся на пороге кафедры, изящно одетый и, как ей казалось, отвратительно надушенный. Она отворачивалась почти что с гримасой отвращения.

В концертной группе, в которую взяли юного Рената, оказался как раз и Андрей вместе со своими радикальными приятелями. Александр Константинович легко общался с ними, постоянно держа точную ироническую дистанцию. Его поведение было загадочно и обворожительно. Изредка он бросал как будто сообщнические взгляды на молчавшего и еще постороннего Рената, словно приглашая полюбоваться красотой и изяществом исполняемого им перформанса и неадекватностью не поспевавших за ним ни реакцией, ни мыслью, ни гибкостью речи строптивых поэтов. Впрочем, Александр Константинович был вполне деликатен, не ставя никого в неловкое положение. Все было мило, тонко и изящно.

Они обрушили на не повинных ни в чем, полузамученных производителей материальных ценностей небольшого городка свои запутанные и многозначительные творения. Правда, некоторые из них были не очень-то и невинны. Не очень и покорны. Вставали и с достаточной жесткостью в голосе и не предвещавшим ничего хорошего суровым выражением лица заявляли:

– Это что? Извращение какое-то, – в конце недлинной тирады сглатывали слюну, дабы вместе с нею спасительно сглотнуть коварное, пытающееся сорваться с языка, привычное, ничем не заменимое «бля». – На них тратят народные деньги… – и опять сглатывали. Имевшие претензии проявляли вполне незаурядную хватку социальных критиков принципов существования и функционирования культуры в социалистическом обществе.

Александр Константинович понимающе улыбался. Он понимал их. Он все понимал. Медленно вставал, пережидал. И начинал объяснение с того, что перед ними пока еще молодые дарования. Молодым же свойственны поиски и эксперименты. Что вот они, рабочие, работают на своих привычных станках. А потом привозят новое, скажем, оборудование. Аудитория замирала, не понимая, куда клонит интеллигентный профессор. Он же спокойно продолжал про новое оборудование, которое осваивать нелегко. Но оно абсолютно необходимо. Необходимо не только для повышения производительности труда. Новая техника принципиально меняет сознание работающих на ней, продвигая в сторону прогресса и интеллектуальной усложненности. Так и в культуре. Во всяком деле свое новое оборудование и медленно овладевающие им кадры, которые, кстати, могут и ошибаться. Александр Константинович легким жестом обозначил эти начинающие и, возможно, ошибающиеся кадры, восседавшие на сцене, как бы сразу отделяя себя в качестве неошибающегося оценщика. Литературная молодежь сдержанно улыбнулась.