Дмитрий Пригов - Монстры

– А правда ли, что там нечто женское:? – снова объявился юноша.

– Это известно, – резко оборвал его Иван Петрович

– Я имею в виду нечто изначально-женское.

– Ладно, поговорили, – возвысил голос Феодор.

Иван Петрович проговорил что-то негромкое, что расслышать мог только Федор. Ну, еще разве двое-трое по соседству.

Иван Петрович и Феодор разом огляделись, но ничего не смогли обнаружить в обволакивающей тьме. Повисло долгое молчание.

Дверца опять отворилась, оттуда потянуло тяжелой сыростью и раздался странный, даже зловещий вой. Никто не шевельнулся. Только зашатались тени. Забликовало редкое металлическое убранство, да легкое воздушное дыхание стремительно обежало все лица. Дверь снова затворилась. Двое, помедлив, приподнялись, придерживая длинные мечи, застучали по ступенькам коваными подошвами и полурастворились в сумраке. Не покидая зала, приоткрыли дверь и просунули наружу круглые головы. Как обезглавленные. Осторожно вышли во двор. На улице стояла глухая осенняя пора. Дождя не было. Но воздух был засеян крупными висящими каплями. Вышедшие, не очень-то удаляясь от двери, постояли, повертелись, пуская пар изо рта в холодный, сырой, зависший воздух. Перекинулись парой слов. Повернулись и, наклонившись перед низкой притолокой, вернулись обратно в помещение, возвратясь в хранящую полнейшее молчание и тревожно ожидающую аудиторию. С грохотом захлопнули дверь.

– Там вдалеке что-то, в холмах. Ветер, наверное.

Все переглянулись. Опять замолчали.

– Так и было, – твердо, даже резко завершил Иван Петрович. – Холмы, вы сами знаете, здесь какие. – Феодор на этих словах утверждающе кивнул головой, наклонился и что-то прошептал Ивану Петровичу. Тот поднялся и, инстинктивно пригибаясь под нависавшими сводами, достаточно все-таки высокими, направился к выходу и первым вышел из помещения.

Так окончилась глава.

– С Марией что-то? – Федор Михайлович один из немногих знал про Марию. Истинную суть и смысл ее присутствия здесь. Так-то ее знали многие.

Он встал из-за стола. Побарахтавшись в рукавах, надел серый в мелкую полосочку легкий летний пиджак, висевший на спинке стула. Постоял, поводя покрасневшей шеей, оправляя тесно затянутый темно-синий галстук и жесткий воротник светлой рубашки. Подошел к окну

Он был старомодной советско-антисоветско-либерально-демократической закваски. Любитель литературы и литераторов. До недавнего времени – исключительно неофициальных, андерграундных. Во времена самиздата прочитал практически все, вышедшее из-под печатной машинки в виде малоразличаемых экземпляров, или слепых коробящихся фотокопий, проносившееся мимо стремительным нескончаемым потоком. Сам способствовал распространению и пропаганде свободомыслящих взглядов и идей, оставаясь по вечерам в институте, тайком, посредством институтской печатной машинки копируя какие-то малоразличимые письмена на ветхой папиросной бумаге. Был он молод. Романтичен. Был антисоветчиком. Был аспирантом. Затем и МНСом. В том же самом институте, уже в нынешние времена, благосклонные к бывшим протестантам и оппозиционерам, объявился руководителем.

А тогда по причине помянутого беспрерывного и бессистемного потайного чтения у него были неприятности В 68-м чуть не вышибли из аспирантуры за некорректные высказывания по поводу чешских событий. Потом уже вызвали в малолубянский кабинет и подробно расспрашивали про подоспевший о ту пору «Архипелаг ГУЛАГ»:

– Вы видели книгу?

– Какую книгу?

Расспрашивающий с внешностью положительного усталого героя древнесоветских фильмов досадливо морщился, внимательно всматриваясь в лицо перед ним сидевшего. Не отрывая взгляда от моложавого еще тогда Федора Михайловича, левой рукой открыл невидимый Федору Михайловичу ящик стола. Склонившись, покопался. Достал и выложил на стол толстенную книгу. Федор Михайлович моментально узнал ее.

– Теперь, когда вы мне ее показали, – сделав упор на «вы», легко и честно, хотя и не без ехидства, ответил он. И вправду, у него была машинопись.

– А машинописную копию? – словно читая мысли, спросил допрашивающий.

Федор Михайлович судорожно начал перебирать в уме ответы, что отразилось на его лице неестественной застылостью.

– А по какому делу меня вызвали?

– Брошюру Альбрехта прочли? – спокойно парировал усмехнувшийся следователь. – Федор Михайлович, мы же с вами немолодые, серьезные люди. А? – дружественно улыбнулся, прямо поглядев в лицо Федору Михайловичу. Он был прав – Федор Михайлович уже немолод, хоть и выглядит чрезвычайно моложаво. Естественно, можно было бы предположить, что серьезен. – Мы ведь не враги. У нас с вами одна страна, одно место жительства. – Помедлив, более вкрадчиво добавил: – Одни идеалы и цели. – Вгляделся в лживое и нервное лицо Федора Михайловича, устало опустил голову и замолчал.