Дмитрий Пригов - Монстры

– Ничего утешительного. Ни-че-го, – отчетливо произнес писатель-врач. Встал, поискал глазами свой сюртук, но снова вспомнил, что оставил его в соседних покоях. Обратил лицо к Зинаиде, словно не замечая подрагивающего профессора, и повторил:

– Ничего. Впрочем, когда-то это должно было произойти, – он был явно не в восторге от сей картины и всех прочих, подобных же, свидетелем которых, по-видимому, ему не раз доводилось случаться. Поморщился словно под их совокупной навалившейся массой. Обернулся к окну. Поморщился на неуместный свет. Еще раз поморщился, поправляя пенсне на носу, собравшемся моментальными толстыми складками. Шнурок затрепетал в воздухе, стараясь поймать положение стабильности и вертикальности.

– Надо позвать полицию. Думаю, это сердце, – он внимательно посмотрел на Зинаиду, хранившую молчание. Затем неприязненно на профессора.

– Да, да, видимо, сердце, – пробормотал профессор и вздернул подбородок. – Помню, в Киеве, во время этого процесса…

– Перестань! – прервала его Зинаида. Он без всякой обиды согласился. Тик на время оставил его. Он выглядел вполне даже умиротворенным.

– Мне пора. Вы уж сами как-нибудь. – Врач опять поискал сюртук. Не обнаружил. Потер лоб. – Впрочем, конечно, я останусь. Пошлите только поскорее. – Опять переменил опорную ногу и, легко покачнувшись, посмотрел на часы. Бессмысленно повертел их и закрыл. Снова открыл. Часы сыграли недолгий и приятный мотивчик. Посмотрел на неподвижное тело и потер лоб.

– Спасибо вам, Антон Антонович, – с выражением произнесла Зинаида и бросила быстрый взгляд на белевшее в приоткрытой створке двери лицо горничной. Та мгновенно исчезла, притворив дверь.

– Я пойду, одену это… – доктор сделал неопределенный жест рукой.

– Да, да, – пробормотал профессор. – Оденьте. Мы сейчас же пошлем за полицией.

Когда врач вышел, он вдруг неестественно выпрямился в кресле и надулся. Лицо приняло непривычно бурую окраску. Странным пугающе низким голосом, заполняющим все помещение и превращающим его в пустую резонирующую бочку, он завыл:

– Даааааааа! Даааааааааа!

Зинаида стояла за его спиной с каменным лицом.

Ну, достаточно.

Утро было отличное.

Преотличнейшее.

Он остановился и вздохнул. Рассуждая сам с собой, помотал из стороны в сторону седой взлохмаченной непокрытой головой. Поправил толстый сыромятный пояс и продолжил взбираться по крутой извивающейся каменистой тропе. Выбравшись на открытую площадку, тяжело дыша – возраст все-таки, – огляделся. Лучи, перебегая, вольно облегали привычное расположение холмов и ложбин. Вчерашний разговор был не то чтобы неприятен, но тревожен. Томителен. Он поморщился как от некой нерезкой, но неотпускающей, нудной боли. Скорее как от поламывания в негибких суставах, так часто его теперь по возрасту навещающего.

Вспоминалось, как старец, глядя лихорадочно пылающими глазами, протягивал дрожащую руку, которая с трудом отыскала его плечо и, подергиваясь, застыла на нем. Даже сквозь плотную холщину чувствовался жар сухой, широкой и цепкой пясти.

– Спеши, спеши! – старец все более и более возбуждался, обретая уж и вовсе не достоверный вид одержимого.

Он обращался к нему как знающему и имеющему силу и власть употреблять свое знание. Внимающий чуть откидывал голову, пытаясь оберечься от нестерпимого жара приближенного прямо к нему сухого обжигающего лица. Старец сникал. Убирал руку. Отворачивался и бормотал что-то вроде:

– Да, да. Конечно, – и отходил в сторону. В углу становился на колени и, уже не обращая никакого внимания на присутствующих, бормотал слова каких-то заклинаний. Все некоторое время стояли в смущении за его спиной. Потом медленно затылок в затылок покидали помещение.

Он был из тех древних сильных старцев, живших лет по 200–300. А то и поболе. Он был из последних и, конечно, вряд ли уже дотягивал до 300-летнего возраста. Но сколько помнили его послушники со своих юных, мальчишеских лет, старец, как и его учитель, Марий, всегда был древним старцем. Сейчас, когда его собеседник сам переступил порог преклонных лет, старец был в той же поре неопределенно глубокой старости.

Путник внимательнее пригляделся к склону давно знакомого и привычного холма. Ему почудились какие-то явные, но малозаметные невнимательному взгляду изменения. Пригляделся попристальней – ничего необычного. Окинул однообразный пологий пейзаж. Повсюду остро воткнутые в землю, окружаемые однообразными домишками и садами, значились выделяющиеся строения церквей. Боковым зрением снова зафиксировал что-то странное в области обозначенного холма. Будто бы тот мягко и ритмично пульсировал. Резко оборотился на него и заметил не наблюдаемую досель продольную трещину. Или ложбинку. Ровно посередине. Шедшую от самой вершины к подножью, но не достигавшую его. Пригляделся – да, действительно, трещина. Может, кто прорыл для каких хозяйственных нужд? Маловероятно. Пригляделся – нет трещины. Только вдали открылась никогда не видимая отсюда блеклая полоска синеющих неведомых гор. Ровно посередине, на невысоком ее взлете что-то ослепительно взблеснуло, как выхваченное острым указательным жестом с небес.