Дмитрий Пригов - Монстры

– Скорее, скорее, – бормотала одна из них. Впрочем, по-японски. Но Ренату в ту пору, вернее, в том его японско-детском модусе все было вполне понятно.

– О, Господи! – опять по-японски.

– Сейчас, сейчас, – это Ренату, вряд ли могущему расслышать что-либо под синей толщей праздничной воды. Но тем не менее он все отчетливо и до конца слышал, понимал и созерцал без спешки и паники.

– Все будет в порядке, – это уже ему, Ренату, сидящему в чистой, почти стерильно-белой неведомо чьей кухне посреди серого смеркающегося позднеосеннего беляевского дня. И он, действительно, успокоился.

Одна из женщин добежала до середины моста, оставаясь в то же самое время в самом его конце, слева на рисунке, у обрезанного края. Почти даже заступая за обрез гравюры, исчезая за ним, она одновременно прыгнула вниз сомкнутыми ногами в воду и, полностью обнаженная, погрузилась с головой, оставляя на поверхности воды одежду, крепящуюся только у самой шеи и рукавами на запястьях. На небольшой глубине она достигла ребенка, обняла его белыми светящимися руками и вместе с ним поднялась наверх. Ребенок ничего не успел сообразить и даже заплакать. Он удивленно моргал глазами, заглатывая воздух. Женщины, примостившись перед ним на корточках, зажав мокрую, прозрачно свисающую одежду между ног, обтирали его волосами, гладили по всему телу, целовали выпуклый животик. От легкого и стремительного движения рук вздрагивали их небольшие закругленные груди с крохотными твердыми темно-коричневыми, как небольшие сучочки сакуры, сосками. Дитя припадало к ним и замирало, ручкой невольно касаясь упрятанного чернеющего паха. Тогда замирали все вместе. Потом, очнувшись, завершали процедуру возвращения его к жизни, набрасывали разнообразные цветные невесомые одежды и стремительной группкой удалялись прочь.

– Вот видишь, – одна из них с легкой моментально исчезающей, как бы даже оправдывающейся улыбкой обернулась на Рената. Он понимающе улыбнулся в ответ.

Вот и сейчас, пересекши по «японскому» мосту пруд в узком прошейке, словно перехваченном в самой его середине, Ренат оказался на невысоком холме. Сам холмик посередине пересекал некий заглубленный продольный шрам, шов, куда, несколько выворачиваясь, проваливалась нога, обутая в разношенную и грязноватую, бывшую белую, кроссовку. Трава не столько от дождя, сколько от общей обступающей осенней сырости случилась достаточно-таки скользковата. Стоять было не то чтобы трудно, но неловко. Казалось даже, что холм немного подрагивает, чем-то тревожимый изнутри.

Внимание Рената привлекла небольшая группа людей вдали у пруда. Склонившись, они внимательно рассматривали что-то лежащее перед ними на желтоватом берегу. Прямо возле воды. Человек было 5–6. Двое в темной милицейской форме. Единственная среди них женщина выделялась серовато-белым халатом, накинутым поверх плотного темно-синего демисезонного пальто. Было начало осени. Прохладно. Ренат, не приближаясь, стоял на вершине холма, поеживаясь. Нога опять провалилась в углубление почвы. Чуть отодвинувшись вбок, Ренат застывал в неподвижности. Засунув озябшие руки в карманы финской синтетической куртки, он внимательно разглядывал сцену у пруда. По мере его сосредоточивания картина стала проясняться, увеличиваясь в размере, наплывая и медленно приближаясь. Он различал крупные красноватые лица полупростуженных милиционеров, пупырчатую ворсистую поверхность пальто женщины-врача и ее странные, почти инопланетянские руки в желтоватых резиновых перчатках. Различал еще чье-то острое птичье лицо и смутные очертания двух остальных, прятавшихся за спины передних. Ренат напрягался, но прояснить их не мог. Во все время действия они маячили серым расплывающимся фоном, сливающимся со стальной поверхностью воды. Милиционеры и врач, наклонив окостеневшие лица, застыли на мгновение, словно яростно всматриваясь друг в друга. Затем начали медленно выпрямляться, освобождая пространство видимости для Рената, однако не поворачиваясь к нему и не замечая его.

В освобожденное милиционерами и врачом пространство медленно стало вплывать, подниматься белое, гладкое, резинообразное обнаженное тело молодой женщины-утопленницы.

По лету и вплоть до поздней осени здесь многие купальщики и любители водных процедур, не рассчитав сил и возможностей, стремительно уходили в глубину. В основном, ясно дело, по нашей главной, не скажу, что вине, но беде – по пьяни, конечно. Однако, сказывали, озеро и само полно коварства. Повествующие яростно подтверждали это энергическим рубленым жестом правой руки.