Дмитрий Пригов - Монстры

– Георгий, вам здесь подавать?

Хозяин передернулся. Застыл в гримасе. Помолчал. Потом с премногим оживлением обратился к собеседнику:

– Не будем нарушать ауру нашего тихого собеседования? Зинаида! – закричал он в глубину комнаты. – Наш гость предпочитает здесь.

Из мрака в лиловатый сумрак выступила суховатая решительная женщина с длиннющим черно-лаковым тонким мундштуком в левой руке. Сигарета испускала тоненькую струйку дыма, моментально растворявшуюся в окружающей синеве. Женщина неслышно проскользнула за спиной гостя. Обогнула письменный стол, мгновенно мелькнув темным хрупким силуэтом на фоне матовых окон. Подошла к хозяину и небрежно облокотилась о его плечо. Так они и застыли, как бы позируя для изображения в толстом журнале. В подобном же виде они и появлялись несколько раз в печати, вызывая неумеренный восторг безумных поклонников. Зинаида внимательно, но непретенциозно, скорее профессионально рассматривала юного гостя.

– Это вот, Зинаида, молодой человек, интересующийся вещами весьма непрактического свойства, – профессор хихикнул и поправил сползшую таки чуть-чуть набок ермолку. Гость почтительно наклонил голову. Зинаида, не шевелясь, сохраняла прежнюю несколько искусственную позу. – А это, молодой человек, – продолжал хозяин, легко поглаживая ее по руке, будто бы даже не касаясь, а повторяя в воздухе на неком отстоянии ее контур, – Зинаида. Да что я вам буду говорить! Вы наверняка и без меня о ней понаслышаны. – Она отняла руку, и он снова передернул лицом. Зинаида чуть заметным движением тонких вытянутых пальцев коснулась его левой щеки, и лицо профессора расправилось, даже помолодело. В другой руке, несколько искусственно, картинно изогнутой, отнесенной на достаточное расстояние, по-прежнему темнел длинный, коричневатый, по причине своей тонкости почти растворявшийся в комнатном сумраке, мундштук. Слабый истончавшийся сизоватый дымок уплывал чуть в сторону и вверх.

Конечно же, гость не мог не слышать про нее. Слыхал пересказы бесчисленных легенд и рассказов о ее таинственном облике, загадочном поведении и невероятных дарованиях. Даже о никогда, правда, и никем не виданном ребенке, прижитом ею в молодые годы от какого-то восточного факира или мистагога. Говорили, что встречали его позднее в образе молодого, смуглого, невероятной красоты юноши. В каком-то российском южно-азиатском городе. Красота и сила обаяния его были почти неодолимы. Но вид вызывал странное беспокойство, тревогу. Не жилец – говорили про него.

– У вас ведь ребенок? – случалось, оборачивался неожиданно к ней некий коварный посетитель. Его умысел был понятен.

– Ребенок? – она легко склонялась к нему, одной рукой едва заметно касаясь его плеча и тут же отдергивая.

– Мальчик или девочка? – быстро проговаривал тот и замирал в ожидании ответа.

– А… – на минуту задумывалась она.

– А был ли мальчик? – отвлекшись от своего собеседника, вмешивался профессор, внимательно следивший за разговором из дальнего угла.

Правда, гость, знавший это по рассказам и слухам, избороздившим весь город, честно признаться, никогда не рассчитывал лицезреть ее живьем. Он мог бы от того и совсем растеряться. Как-нибудь нелепо и неловко вскочить. Опрокинуть кресло. Весь пунцовый вылететь в коридор. Схватить на выходе у растерявшейся девушки-прислуги свое пальто и шляпу и в ответ на ее: «Вы не остаетесь?» – не отвечая, выбежать на пустынную, насквозь продуваемую предвечернюю улицу и только там опомниться. Но ведь после всех этих нелепостей не идти же назад. Оставалось уныло брести домой. Зайти в подвернувшуюся питейную и набраться там до такой степени, чтобы, уже только опомнившись поутру с тяжелой головой, вспоминать все это, пытаясь восстановить последовательность невосстановимых событий и слов. И припомнив до мельчайших деталей, только и воскликнуть:

– Господи! Неловко-то как!

Но нет. Как ни странно, гость чувствовал некую даже поддержку со стороны безмолвного, внезапно чем-то серьезно опечаленного профессора, почти растворяющегося в наплывающем сумраке. Некая, ему подвернулось для определения странное слово «сомнительная», своя, ничем не подтверждаемая и никак не проявляемая, связь с профессором. Гость исподлобья посматривал на хозяйку.

– Ладно, – она резко отняла пальцы от профессорской щеки, и того моментально сильно и весело передернуло.

Ровный тусклый свет заливал предстоящую визитеру картину. Словно само оно, это слабое томительное свечение, и породило, выткало ее из сумрака, снимая медленный и трудный отпечаток, оболочку, свертывая, преобразуя и мучительно вытягивая сию волокнообразную субстанцию в окно, унося, пронося вдоль длинных продуваемых каменных улиц сиреневого вечереющего города в сторону залива и тяжелой ртутной воды. От воды шел встречный темный вал сырого дыхания, который, перемешиваясь со светом и блеклыми образами тайно живущего города, создавал новую мерцающую смесь, оборачивая ее вспять, вновь пуская скользить по тем же длинным улицам, вызывая и увлекая за собой уж и вовсе непонятные образы то ли реального отошедшего прошлого, то ли, пуще того, никогда въяве не существовавшего. Волна достигла дома, где они сидели тихие и замершие, как перед длинным тубусом допотопного фотоаппарата. Вползла в окно и набросила на всех участников некую новую, легко чувствуемую оболочку.