Дмитрий Пригов - Монстры

Он согласился и принял предложения властей и авторитетных лиц не без гордости и внутреннего веселья. Выступления его не то чтобы вовсе прекратились, просто их длительность теперь не превышала пятнадцати минут. В случае же более продолжительных сообщений текст просили зачитать кого-либо из друзей или учеников философа, ссылаясь на недомогание. В общем-то все все понимали. И, принимая правила игры, сообщнически поглядывали в его сторону. Он сам же сидел где-нибудь в глубине аудитории. Чаще всего на балконе, прямо у парапета, откинувшись на спинку кресла и опустив изящные худые руки со взбухшими жилами на прохладные мраморные перила. Посмеиваясь под взглядами беспрерывно оглядывающейся на него заинтригованной и опасливой аудитории, он, периодически весь передергиваясь, вскидывался над креслом.

Но мы на этом временно прервемся.

Прошло каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут, но Ренат уже нервно взглядывал на часы. Времени оставалось мало. Не в смысле, что вот, мол, мало времени. Можно отложить, в крайнем случае, до следующего раза. В смысле: все будет в свое время или немножко попозже. Нет. Времени не было ни сейчас, ни потом. Ни вообще.

Ренат еще раз взглянул на большие часы, размером почти во всю ширину костистой руки. Чей-то подарок. По пьяни, еще во времена литературно-институтской богемной жизни, поутру после тяжелого похмелья Ренат обнаружил их на своей руке. Вообще-то он не привязывался к вещам. Жизнь не способствовала тому. Сполоснутый быт, уничтожаемый многочисленными переездами с одной не своей квартиры на другую не свою же. Вещи не то что приобретались, наоборот, с радостью и даже сладострастием выкидывались, дабы не быть обузой при перемещениях. Эдакое бескачественное бытие красноконника двадцатых, так и не могущего врасти в мирную обыденную жизнь. Или же почти ирреальность обитателя сцены и декораций авангардистов того же времени – Мейерхольда какого-нибудь. Но к часам он привязался. Судя по иностранной марке, они были подарены каким-то иноземцем, приблудившимся к их звонкой и нахальной компании юных гениев. Заезжали сюда такие. И, кстати, в немалом количестве. Очаровывались и уже не могли себя представить без наркотической дозы здешнего воздуха и быта. Возвращались регулярно с неким неизживаемым упорством. Притаскивали горы всяческих заманчивых подарков. Сии нехитрые дары производили сильное впечатление на обитателей тогдашнего неприхотливого советского социума.

Ренат вглядывался в хмурую водяную поверхность, обрамленную тяжелым влажным и скользким гранитным парапетом. За его спиной с негромкими смешками и пошаркиванием оставляли парк поздние, беспечные и беспутные его посетители. Вроде даже окликнули:

– Ренат!

Он обернулся. Перед ним стоял незнакомый ему черноватый мужичонка.

– Хрена (именно это «хрена» Ренат и принял за обращение к нему) стоишь здесь? – мужичонка был маленький и злобноватый. Так, во всяком случае, представилось в темноте. – Ишь, важный какой. – И подхихикивая, направился к выходу. Вслед ему мелькнуло несколько шкафообразных фигур. То ли сопровождение, то ли преследователи. Ренат проследил их до выхода. Мужичонка еще раз оглянулся и помахал рукой. Представилось, что они где-то виделись. Впрочем, в каких-то весьма неординарных обстоятельствах. Его облик связывался с чем-то сухим, перегретым. Припоминалось смутно.

Ренат снова повернулся к воде. Почти перевесившись через парапет, стал что-то там выглядывать. А что там можно было такого выглядеть? Ан, можно. Давно, достаточно давно, во время летнего отдыха в недалеком подмосковном Кратове, он видел, как вытаскивали из темной осенней, словно прилепившейся и неотпускающей воды утопленницу.

Первое, что бросилось в глаза и моментально запомнилось в том небольшом подмосковном местечке, – легкий мостик, пересекавший, вернее, перелетавший пруд в узком его месте. В самой середине. Ренат обозвал его «японским» по мгновенно вспыхнувшей ассоциации с виденным на одной старой японской гравюре легким деревянным мостком через лазурно-синий поток кудрявой декоративной воды. Он обратил внимание на эту картинку, очнувшись утром после очередной попойки на чьей-то неведомой кухне. Никого не было. Ровный свет заливал помещение. Голова болела. Ренат встал, подошел к большому хорошо промытому окну и заметил внизу какие-то быстро мечущиеся фигурки. Все происходило, видимо, всерьез и носило нешуточный характер. Одна фигурка вдруг резко, как споткнувшись, повалилась на землю и, подергавшись, затихла. Остальные разбежались. Следом из разных углов повыползли другие сероватые личности, все это время схоронявшиеся по укрытым местам. Медленно от разных сторон приблизились к лежащей фигуре, склонились над ней и застыли. Она пронзительно чернела на снегу среди серого одеяния окружающих.