Наталия Осташева - Рыба на том берегу. Стихи разных лет

– Ни кроли, ни брассы, не точены лясы,
ни сразу с тремя, ни удар по мячу,
ни рыба, ни мясо, но всё извинялся
за рыбу, за мясо, за всё по чуть-чуть.

Он словно освистан – ни мистер, ни твистер,
по росту пиджак, недырявый карман,
свой врач и стилист, но махнули по триста —
и вот он, пожалуйста, самообман.

Бессонные чаты, тавро и печати,
и все близоруки, и слышат не то.
Но где-то кричали, что в самом начале,
где всё по науке, – неявно ничто.

С борщами на ужин, при доме, при муже,
при чем здесь любовь я уже не скажу…

…печален, простужен, но галстук потуже,
а вечером в лифт к своему этажу.

Посуды не бьются, без яблок на блюдцах,
казалось бы – жил бы себе поживал,
но что-то незримое пало, как Рим,
и кому ты расскажешь, что жизнь тяжела.

Ему бы напиться под снег над столицей,
ему бы похвастать, да нечем пока.
Она мастерица, но тоже боится
сказать уже «баста», чтоб наверняка.

– Прошло уже много, больное не трогай —
срослось, затянулось.
– А рана была?
– Исхожено в ногу уже, слава богу… —
она улыбнулась. – Такие дела.

2007, Москва

я умею рисовать по клеточкам
так называемые «косички» —
сплетение обреченных параллельных линий,
обман зрения,
что-то угловатое без тени смысла,
как это беспорядочное мельтешение
с зарплатой или без зарплаты,
названное кем-то взрослой жизнью.
или как там у вас говорят.

поднаторев, рисуешь так быстро,
что из карандаша вылетают искры,
а листы отрывного календаря
вылетают пачками,
что даже расторопные дворники
не успевают накалывать их на шесты

вот неделя, когда пошел снег,
вот месяц на море,
вот день, когда ты меня отпустил.

а это – просто пара листов для кратности —
еще одна память о несуществующих днях,
слишком пустых,
чтобы видеть на них хоть какую-то
точку отсчета

но теперь уже
рисуй, говорю,
рисуй,
ты умеешь.

2007, Москва

Говорят, что опять воровка твоя сорока
А на море горят золотые твои ворота
Словно шапка. Такие нынче пошли деньки.
Ты же знаешь, у нас, прибрежных, со сроком строго
И напомнить про все глубины – твоя работа
Голубиною почтой общаются рыбаки

Этих слов не отыщешь в брокгаузах и ефронах
Помогай уже, соль на лице и зюйдвестит в бронхах
Словно девочка Элли в домишке своем летит
А вокруг – вселенных в капронах и при патронах
Просто не-со-счи-тать – ни ахов твоих, ни охов
Если я не вернусь
к обещанным девяти.

2009, Коктебель

Рубишь фишку, рыболов,
у тебя полно голов
с их печальными глазами —

Эта лав отныне офф.

Ни таланта, ни ума
а бессчетные тома,
по которым не экзамен,
а зачет-неавтомат

И зачем ты, и куда?
мы же брали города!
мы ведь жгли за всех на свете
и вязали в три ряда

Может, некуда бежать?
Может, просто, не спеша,
Перематывать кассеты
На ребре карандаша

Ты и раньше был в строю,
в смысле – душу по мою.
Нынче ночи долго длятся
и под утро достают

Потому и я пойду —
в Ботаническом саду
летом грех не прогуляться
у прохожих на виду.

2010, Москва

Когда блесна тускнеет на глазах
И звезды зажигаются в тазах,
Где красный парус в пене ариэля —

Внезапно понимаешь, что сгорели
Индейский лик и соль на волосах.

О, где же ты, дурная пахлава,
Какие-то другие острова
Тебя не знают, сливки на клубнике
Ненатуральны, пошлы и безлики

И подбирать приходится слова,
Чтоб расплатиться с местным визитёром.

А за забором – едкая трава,
И море вдалеке едва-едва,
И в небе пролетают метеоры,
И всякая Луна – как голова.

2010, Москва

Моя любовь – в твоем календаре,
Где неизвестный месяц на дворе,
Квадратны графы, числа посерёдке —
Давай с тобой по водке да селёдке
И ночью повисим на фонаре.