Словно бешеный слон, бегемот, носорог,
Не способный на трель соловья.
Я считаю ворон. Ты считаешь сорок.
Мы считаем, что это – семья.
Про эти «два червонца как с куста»
Не прохрипят усатые уста.
Не сковырнут с истории пласта
Киркой и ломом.
Не золотят нам пальмовых ветвей.
О нас не ставит мюзиклов Бродвей:
Видали ярче, слаще, розовей,
И поделом им.
А нам с тобой зачет не по делам.
Тебя не водят феи по балам:
Не те века почти напополам
Переломили.
Не тех моделей платья и порты,
Но не сулят любимые черты
Пересеченья финишной черты
В поту и мыле.
Вновь ресторан на Пятой авеню
На общепит гламурный заменю.
На что позарюсь в праздничном меню?
Не на уху же.
И что скажу я двадцать лет спустя?
Что есть у нас чудесное дитя,
Но все не очень ладится, хотя
Бывает хуже.
Я разглядел три карты сквозь лорнет:
Семерка, тройка, рядом дама вини.
А Герман где? И полночи все нет,
И водка еле теплится в графине.
Крапленую достали из рейтуз,
Из рукава, а может, из перчатки?
Я не слетел с катушек. Там был туз
И в рукописи, и в перепечатке.
Но фабула, как свечка, оплыла.
Не разглядеть в оплывшем парафине
Трех мятых карт на краешке стола
И сморщенного профиля графини.
Я двадцать лет не мог «очко» набрать.
Мне мистики не надо. Это – враки.
Порукой мне измятая тетрадь
И желтое свидетельство о браке.
Женатику и даже бобылю,
Каким ни занесло бы зюйдом, вестом,
Не Пушкина А. С. я предъявлю
И не Петра Чайковского с Модестом.
Хоть в десять раз страшней, чем Ричард Гир,
И в миллион бедней, чем сын минфина,
Я вновь банкую, значит, я – банкир,
А в банке водка та, что из графина.
Нине Савушкиной, поэту и стенографистке, и ее перуанскому грызуну
У Ван Гога стога, как куски пирога,
У Родена – разврат и падеж.
Я хожу в Эрмитаж поглазеть на Дега,
Потому что на Дегу похож.
А еще говорят, что в Париже де Голль
И в хоромы, и в хижины вхож.
Уважала его перекатная голь,
Потому что на Дегу похож.
Я на Дегу подсел, как компьютер завис,
Перестал понимать поэтесс.
Дегу-статором стал поступать на ЛИВИЗ,
Дегу-ротором – на ЛАЭС.
Понимаешь, я жизни без Дегу не рад:
Страсть похлеще шекспировских драм.
А она говорит, что я дегунерат,
Начиталась, видать, стенограмм.
Все сложнее и запутанней,
Не оттуда, не туда,
Но пока еще растут они
И не ведают стыда.
Ярлыки лепи, наклейки. На
Ярлыках то там, то тут
Выводи: «Растут из Лейкина,
Но никак не дорастут».
Где прибор, чтоб измерить мэтра,
Но не площадь, не рост и вес.
Плодовита, как мать-Деметра.
Необъятен объем словес.
Я почувствовал силу тока
И вибрацию от земли —
Это с севера и востока
К ней поэты рекой текли.
Я покинул свою хибару —
Энергетика в ней худа,
И барометр тянет к бару,
И психрометр не туда.
Ночь, фонарь, подчеркнув как теги,
Вкупе с улицей бросил в люк.
И глюкометр из аптеки
Не подарит от музы глюк.
Чтоб флюиды с орбит и недр
Принуждали меня к письму,
Мною выдуман гамперметр.
Я патент на него возьму.
«Я счастлив выпить с Пугачем Вадимом…»
Я счастлив выпить с Пугачем Вадимом.
Пить водку – не ворочать валуны.
В итоге будет все неизгладимым,
Не только впечатленья и штаны.
Нырнем в непостижимую нирвану.
Так на востоке булькает кальян,
И мигом превращается мир в ванну,
В бассейн ли, в пруд, да что там, в океан.
Хоть этот мир не тот, где континенты,
Саванны, рощи, кущи и сады,
Но в нем слились в экстазе оппоненты —
Налить и выпить огненной воды.
Розенкранц и Гильденстерн
(вариации на темы отечественной и иностранной классической литературы. Из материалов «Пенсил-клуба»)
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу