Борис Чечельницкий - Форменное безобразие

Тернистый путь пройдя до тротуара,
Окинув взором неоглядный шлях,
Он подбирал слова для «мемуара»

На девственно непаханых полях…
Кудрявый пацаненок из детсада
В коротких шортах, в розовых соплях,

Был зелен и ухожен, как рассада,
Но дозревать отправлен не в парник,
В чем сердцу ни надрыва, ни надсада:

Он классный парень, ибо – ученик.
Не вундеркинд с прицелом на «маэстро»:
Пятерками не жалует дневник.

Достоин юниор приставки «экстра»
Лишь тем, что не левша и не правша.
Генетика уменья амбидекстра

В наследство припасла для малыша.
Что чем хватать по-прежнему загадка
И чем плести коленца, антраша:

Коряво пишет, двигается шатко.
Вручили очень средний аттестат.
Дилемма раздвоилась, как рогатка:

В какое встрять из двух возможных стад —
К станку и верстаку или за парту?
А Госкомпросс, тем паче Госкомстат

Не звали к постмодерну и поп-арту.
И двинул в пролетарии школяр,
Воспевший в рифму Ленинград и Тарту

И всё окрест, что видел окуляр.
Настало время воинского долга.
В том, как махал лопатою столяр,

Ни прока для отечества, ни толка.
Любя устав, как исламист талмуд,
Он, долг вернув, переживал не долго

И нацепил супружеский хомут.
Семья в пеленках, при смерти держава,
В карманах – ветер, узы часто жмут.

В мозгу – Высоцкий, Галич, Окуджава,
Что крайне не типично в двадцать два,
Но выглядит парнишка моложаво

И делает слова, слова, слова
И тумбочки в грязи, пыли и чаде.
Способствует рожденью существа.

Жена велит заботиться о чаде.
Поэтому, пеленки постирав,
Читает колыбельную о Чаде,

Где бродит возле озера жираф,
И бродит сам, бурля и закипая,
В надеждах, но без денег и без прав,

Зато она – такая прелесть – пая.
Таскать и тискать – разве не искус.
С тех пор ему понравилась папайя

Звучаньем (не распробовал на вкус).
Бюджет семьи давно вдыхает ладан;
Не прикупив билет до Сиракуз,

Он на Париж наскреб и Баден-Баден,
А с прочим перебьется как-нибудь.
Понять бы только – выбран или задан,

Ошибочен ли, верен этот путь;
И сможет в ходе пахоты, пехоты,
Подпрыгнув, на ходу переобуть

Какие-нибудь боты-скороходы?

Не в чистом поле, даже не в Лодейном,
Чуть с бодуна и малость подшофе,
В дешевом заведении питейном
С названием «Дорожное кафе»
Во мне открылось общее с Эйнштейном,

Не самому, помог один эксперт.
Идти не мог, но был довольно ноский.
И на меня взглянув, как на мольберт,
Как у Гайдая: «Кеша?! Смоктуновский?!» —
Он заорал: «Эйнштейнушка! Альберт!»

У нас свои душевные хворобы,
А этот, обознавшийся корчмой,
Упорно звал меня на кинопробы,
Когда приспело в Купчино, домой…
Чернил бы мне, гусиное перо бы.

– О, свет мой с амальгамою, скажи,
Зачем я, сединою убеленный,
С разгону влип в такие типажи?
Как физик – ноль, стократ на ноль деленный,
Как Буратино или же Кижи —

Такой же деревянный, но унынью
Не предаюсь: мы в чем-то, да близки:
Биограф пишет, как дружил с латынью,
По остальным случались трояки.
Выходит, жизнь не вся горчит полынью.

Вот у него с французским нелады,
И я плутаю в этой ахинее.
Еврейские прабабки и деды —
Не Ротшильды, а несколько скромнее.
Украинцы сказали бы: «Жиды».

Жизнь потекла, как мед или сливянка.
Цеди ее по капле, не разлей.
Вот у него жена была славянка,
На столько же, по паспорту, взрослей
И добрая, хоть не самаритянка.