Наташа Денисова - Утром через десять веков

досчитай до четырех: ничего нет.
досчитай до четырех: никого нет.

озябшие озера души твоей сковал лед.
и несколько шагов —
словно шелковый путь:
плывут, плывут караваны моих букв,
на разных языках
говорит закат.

я знаю, мы попрощаемся,
и ты будешь весь век искать
противоядие от чужих слов.

и мы идем,
и неровным швом
за нами бежит время.

и рассыпаются
стихотворения
на сотни сорванных в сыром саду
роз.

под серпом сочны все травы,
перед смертью объятья крепки.
мой король третьего дня отравлен,
угостите барышню сигареткой.

балеринам летать, не падать.
в этом мире нет левых, правых.
только вот мой король украден.
славы королю, славы.

по хребтам безымянных улиц
я пройду, не страшась расплаты,
каждого встречного поцелую,
каждого назову братом.

и растают снега, растают,
обнажённым полям оставив
только память, земную память.

сотворите меня камнем,
чтоб не чувствовать, как он молит
не оплакивать моё горе.

когда предаешь человека,
вдохновившего тебя на столько мыслей,
потерявшегося в глазах твоих тихих весен
как в полуразрушенном лабиринте…

это как стайеру говорит спринтер:
беги без меня длинную-длинную дистанцию.
очень медленно.

когда предаешь человека
акациевыми
вечерами,
несвоевременно,
удаляясь темными переулками и дворами
к точке старта,
точке невозврата,
где самое первое «я очень тебе рада»
звучит совершенно особенно,
где небо наполнено звездами – одинокими рыбами,
и сухое дерево мыслит себя яблоней…

когда предаешь человека,
одного, до сотворения мира тобой выбранного,
ветрами, морями тебе вверенного…

как можно верить себе?

царства тебе самого прекрасного.
помни меня всегда.
слышишь, взмахнув ресницами,
реки спешат к морям…

я как немая птица,
как ослепший от волн маяк,
собираю жемчуг нагих пустынь…

и со всех балконов в безумный мир.
закрывая глаза, закрывая,
улетая вниз на ветрах – качелях.

никогда не будет мой свет чёрным.
никогда не будет мой свет кратным
ни одной возможной теперь цифре,
ни одной возможной теперь мысли.

если царств не бывает, если
мы за так умираем в креслах…
значит пусто вокруг,

всё пусто.

значит мёртво вокруг. всё мёртво.
и напрасно несёт аорта
то, что было когда-то в сердце,
то, что было когда-то сердцем.

на ладонях весна греется
и согреться никак не может,
и срастается тихо с кожей.
и дрожит.
и дрожит.
дрожит.
каждый нерв в моей памяти жив,
каждый мир в моей памяти жив.

царства тебе самого прекрасного.
срывая несколько тонких жил,
разъединяя голос
и город насторожив,
ты не оглядывайся теперь,
не оглядывайся.

к востоку от гринвича
падают
снега.
обещают мороз —
тридцать.
вяжи варежки:
глядишь, выцветет,
глядишь, выстудит.
пройдёт.
каждая звезда
чернеет
ягодой глёд.
медведица – кашалот,
здесь всё по-другому.
к востоку от гринвича
рыдает айвенго:
– поднимите мне веки,
наполните вены…
где, где же моя ревекка,
дочь проклятого народа?

падают

падают

падают

снега.

за таких отдают полцарства,
сжигают дома.
а у меня платье красное,
я чужая мать, чужая жена.

а у меня руки тонкие,
и ладони нежней твоих.
я вечерами соткана
из полей жёлтых и кружевных.

за таких оставляют город
на погибель, седым врагам.

мою любовь называют богом,
тихим богом, охраняющим океан.

не выстрел, поцелуй в спину.
я уеду, а ты обо мне не вспомнишь.
как прозрачные окна в мчащейся скорой помощи
отражают то, что не будет замечено,
так и голос мой, наполненный вечером,
не услышан тобою, нет.