Наташа Денисова - Утром через десять веков

ты просыпаешься внезапно:
свой сотый гол
забил бесцеремонным солнцем в твоё окно
тот, о ком ночью всё пел вратарь.
четвёртая справа – моя звезда.

я поздравляю тебя.
самое сложное в мире – ждать.
самое долгое в мире – ждать.

и пахнет рыбьей чешуёй
твой город с чёрными глазами.
мы не увидимся с тобой
как прежде в душном тёмном зале.

мы не увидимся с тобой
продрогшими глухими вечерами,
и время деревянною стрелой
миры насквозь пронзает…
мы не увидимся с тобой.

приходите ко мне вечером,
когда небо к земле клонится.
приходите ко мне с вечностью —
может, вы мне тогда запомнитесь.

приносите с собой золото
всех полей со жнивьём скошенным,
и звоните в церковный колокол,
и глядите в глаза коршуном.

вы не будете тогда спрашивать
каждого моего друга,
что сделалось со мной, вашею,
зачем третий день вьюга.

плывёт, расплывается,
укладывается, как красавица,
спать
чернильное пятно на листе бумаги.
год.
мы не виделись с тобой
год.
все друзья скажут одно: смерть.

нет.
нет.

и в моих карманах звенит мелочь,
я осталась такой, как была,
осталась.
ветер беспокоит, тревожит волосы,
осень мешает озёра градусником.

радость моя,
как ты засыпаешь на правом боку земли?
кто целует твою ладонь?

на длинной улице моей так же пекут хлеб,
человек, чьи книги читаю, не жив, но храбр.

а поначалу слово твоё как вопль,
а молчание – слепому гибель.

я никого за тебя не выдам.
пусть наряжаются улицы в белое,

и дома, как преступники беглые,
дрожат за твоей спиной.

когда весь мир обернётся нагой весной,
ты станешь совсем другим.

принцу датскому всё простительно —
не невеста теперь – сирота.
гамлет, гамлет, вы так восхитительно
говорили тогда.

гамлет, гамлет, да ваши речи
мне милее любых речей!
но другой целовали плечи
и гляделися в дно очей.

дайте, дайте мне вашу руку,
будто я ворожея какая.
вижу: смерть нам сулит разлуку.
если вы – значит я умираю.

ты знаешь,
я, наверное, пробовала
все возможные и невозможные лекарства.
но я помню тебя.
и там, в тридевятом царстве,
я бесцельно брожу по улицам,
смотрю длинные-длинные фильмы:
вот плывут по городу вольным стилем,
кто-то оборачивается,
и его движение,
еле заметное прикосновение
к воздуху, холодному и погасшему,
выдает в нем тебя вчерашнего.

у каждого ведь должна быть тайна,
и меня иногда о ней спрашивают.
но как я им расскажу,
что сердце мое вышито
словами, тобою сказанными,
что я человек без кожи,
и самыми нежными,
самыми осторожными
объятьями
можно убивать меня?

я сейчас открою тайну, никому не говори.
когда-нибудь перестанет
свет твои глаза греть.
мир распахнет объятья, к горлу подступит ртуть.
и никого не позвать уже,
кожей не ощутить.

как если вдвое складывают небосвод.

кто же тогда за тобой придёт?

кто опьянит дыханьем горячих звёзд,
плечи укутает шёлком прозрачных зим,
комнаты наполнит запахом чужих стран,
свяжет белый саван широкий снежный?

на этом свете всё, кроме тебя возможно.
птицы засыпают в апрельском воздухе,
реки полноводные мчатся из моих вен,
скрипка умолкает от того, что нет нужных струн.
я бы заполночь не отпускала холодных рук…
и, когда перестанет свет твои глаза греть,
на ощупь, не касаясь открытых ран,
как самое дорогое в сердце чужом крадут,
я за тобой приду.
я за тобой приду.

на самом деле кто-то из нас обязательно
снежная королева,
кто-то из этих людей, идущих по белому свету, кай.
и неправда, что душа моя на расстоянии тела
от тебя.
прощай.

как в старом кино актеры учатся нас прощать,
как в старом кино часы переводят в полночь,
никто не ищет себе пристанищ,
уходят грустными в темный последний кадр.
и мы, герои детских забытых игр,
стоим в пустой бесконечной комнате,
слушаем радио на чужих языках.
смотри, как мир прячет лишние карты
в своих рукавах,
смотри как он кормит сытых,
и бьет со спины слабых,
как он никогда не предоставляет выбор.
и вот однажды взрывная волна накрывает север
сердца,
твоего молчаливого сердца.
останавливаются поезда на станциях,
течет река.
это только кажется, что нужно всегда отпускать,
когда просят.