Расул Гамзатов - Берегите друзей

Задерживаю восхищенный взор
На персиянке под неплотной шалью…
О, сколько миновало лет с тех пор —
Она все молода за этой далью!..

И аравийской пальмы красота
Лишь славной кисти мастера подвластна:
Сохранена на белизне холста,
Свежа та пальма так же и прекрасна.

Вот замираю я средь тишины:
Три возраста. Три женские портрета.
Все три – твоей единственной жены.
(Сперва-то я не так воспринял это…)

Так пребывал я у тебя в дому
С Востоком в соприкосновенье странном…
Беседуя с носящими чалму,
Бредя в песках с верблюжьим караваном…

Хоть старое и новое видал
В различном сочетанье и сплетенье,
Признаюсь: я Армении не знал
Такой – какой ее твой создал гений.

Как розовы деревья и кусты!
Как пламенеют кони на равнине!
И лепестки, что тронул кистью ты,
Уж не увянут никогда отныне.

Армения! Благословенна будь!..
Я был в гостях у самого Сарьяна
И разгадать твою пытался суть
Сквозь магию стихов Исаакяна…

Хоть Арарат в краю армян
Верховный великан,
Там три вершины вровень с ним
Вздымаются вокруг,
То Аветик Исаакян, и Мартирос Сарьян,
И ты, Арам Хачатурян, мой стародавний друг.

Хотя Севан в краю армян
Глубок, как океан,
Там есть три озера других,
Чьих не забыть заслуг,
То Аветик Исаакян, и Мартирос Сарьян,
И ты, Арам Хачатурян, мой стародавний друг.

Мой добрый хозяин, проститься позволь,
Тебе поклониться за хлеб и за соль,
Мой старый кунак, как отец, разреши
Тебя по-сыновьи обнять от души
За взгляд твой, исполненный к людям любви,
За добрые, мудрые руки твои!..
Я жму твою руку, поэт дорогой!
Впервые ты вывел вот этой рукой
Абхазский алфавит – чтоб буквы цвели
И пели о солнце абхазской земли.
Девятый десяток – без малого век —
Живешь ты, красивой души человек!
Хоть был я недолго в абхазском краю,
В глазах твоих видел всю землю твою:
Сухумского неба разлет голубой
И солнечным полднем зажженный прибой…
И вот, в Дагестан возвращаясь опять,
Хочу на прощанье тебе пожелать:
Пусть в дом твой дороги не знает беда,
Пусть друг на пороге стучится всегда
И пусть не посмеет встревожить твой сон
Недоброе карканье черных ворон.
Пусть щедро горит в твоем доме очаг,
Пусть пламя не гаснет в стихах и в очах!
Пусть гордо усы твои кверху глядят,
Закручены лихо – как годы назад!..
Пускай не сползет по морщинам слеза,
Пусть зорче, чем в юности, видят глаза!
Кунак дорогой, как отец, разреши
Тебя на прощанье обнять от души.
А дома тебя, мой любимый поэт,
Напомнит не раз мне отцовский портрет.

Когда на подножке вагона стою,
Как весело другу я руку даю!
Шутя и смеясь, мы прощаемся с ним.
Уж мчатся столбы за окошком моим.
Пою я и вдруг замолчу в тишине,
И грусть с опозданьем приходит ко мне
Приходит по другу большая тоска,
Не вижу я дыма, не слышу свистка,
Ни моря, ни гор я не вижу кругом —
Лишь друга лицо за вагонным стеклом.

Прыгнув в поезд с перрона ночного,
Укатить бы мне в Грузию снова.
В первый день, как положено другу,
Я попал бы к Ираклию в дом.
И стихи мы читали б по кругу:
Я – вначале, Ираклий – потом.

Вслед за первым день новый – не так ли? —
Озарил бы в полнеба восток.
И поэтов бы кликнул Ираклий,
Чтобы с ними я встретиться мог.

Обнял всех бы, я им не кунак ли?
Через сутки залез бы в вагон,
И меня провожал бы Ираклий,
Передав Дагестану поклон.

Все дела мне хотелось бы снова
Суток на трое вдруг позабыть,
Прыгнуть в поезд с перрона ночного
И в Тбилиси к друзьям укатить.

Небо тучами затянуто, кунак,
Ты останься, отдохни у нас в дому.
Я расстаться не могу с тобой никак,
Не прощайся – больно сердцу моему!

Все глаза мои – глаза! – не уезжать
Просят, каждою ресницею дрожа!
Я готов тебя руками удержать,
Речки горные возьму я в сторожа.