Расул Гамзатов - Весточка из аула

Немало в жизни писем разных
Мне почтой было вручено —
И деловых, и в меру праздных,
Порой написанных умно.

В тех — похвалы, в других — упреки,
А в третьих — боль и горечь слез.
В четвертых — строки как уроки,
А в пятых — перечень угроз.

Я не чурался писем злобных
И с гордостью, не раз на дню,
Их изучал, предать способных
Меня опале, как огню.

Но сколь таких ни прибывало,
Я больше получал других,
Дышалось мне легко, бывало,
От писем, сердцу дорогих.

Печать столичная ль на марке
Или аульская печать,
Прощал я почерк, слог, помарки,
Коль было что в письме читать.

Порой на марке — то не странно —
В орла, в слона иль в короля
Впечатывались иностранных
Почтовых ведомств штемпеля.

От писем всяк из нас зависим,
Читают их в один присест.
В стихах и в прозе стаи писем
Я получал из разных мест.

От пылких мальчиков счастливых,
Лишь оперившихся едва,
От стариков неторопливых,
Чья поседела голова.

От тех, кто хлебу знает цену,
Кому весна твердит: паши!
И от людей, избравших сцену
Во имя хлеба для души.

Я стихотворцев, в меру вещих,
За письма их благодарил.
Хранил подолгу письма женщин,
Которых я боготворил.

Шли письма разные, как годы,
И каждое с собой несло
То холод ранней непогоды,
То весен раннее тепло.

Собрать бы вместе их,
а после,
В свою же собственную честь,
С улыбкой поздней, с грустью поздней,
Открыть, как повесть, и прочесть.

Прошли б событий вереницы,
Людские лица, имена,
Но гибли повести страницы,
И в том была моя вина.

В камин бросал иные письма,
Раскрыв над пламенем ладонь,
Так уходящий август листья
Швыряет в осень, как в огонь.

Другие рвал, как и теперь, я
Без ощущения греха.
Белели клочья их, как перья
Ощипанного петуха.

Не слабости душевной признак,
Когда случалось, что в тоске
Жалел я о погибших письмах,
Как степь о высохшей реке.

Ах, письма, письма!
Среди прочих
Есть и такие, видит бог,
Что не порвешь, — причем тут почерк? —
Что не сожжешь — при чем туг слог?

По всем неписаным уставам,
Они при мне до одного,
Как будто при солдате старом
Награды и рубцы его.

Но среди писем, мной хранимых,
Есть сокровенное одно,
И я богаче всех халифов,
Дороже золота оно.

В нем буковки подобье горлиц,
Хоть в силу времени само
Уж на изгибах чуть потерлось
Неоценимое письмо.

Когда б прочли письмо вы это,
Не поразило б вас оно,
Оставленное без ответа
Несправедливо и давно.

В родных горах души не чаю
И, глянув времени в лицо,
Я с запозданьем отвечаю
Поэмою на письмецо.

Студентом был я, горский парень,
Вдали от гор — земли родной,
И осень на Тверском бульваре
Листву кружила надо мной.

Хоть слушал лекций я немало —
Учителям не всем внимал.
Жил в общежитии сначала,
А после комнату снимал.

Носил в то время пестрый галстук,
Папаху кепкой заменил.
Ложился поздно: звезды гаснут,
А я еще не приходил.

Любил и мыслил не тщедушно,
Достойный юности вполне.
И до сих пор еще не чуждо
Все человеческое мне.

К стихам друг друга мы бывали
Всегда ревнивы и строги.
Рождались на Тверском бульваре
И настоящие стихи.

Теряться не в моей природе,
Я тонких судей почитал,
И сам в подстрочном переводе
Стихи товарищам читал.

А над Москвою ветры дули
И гнали облака не раз
Оттуда, где жила в ауле
Ходившая в девятый класс.

Мне помнится, что давним летом
Мальчишки, как их ни моли,
Ее дразнили и при этом
В невесты прочили мои.

С прилетом ласточек в апреле,
Когда письмо я получил,
То все недавние метели
От сердца словно отлучил.

Гляжу — конверт заклеен мылом,
И от письма в преддверье дня
Заветным — чем-то сердцу милым —
Повеяло вдруг на меня.

И вспомнил,
лишь взглянул на почерк,
Я девочку в краю вершин,
Ей в женихи когда-то прочил
Меня мальчишка не один.