Расул Гамзатов - Весточка из аула

На марке штамп цадинской почты.
Открыл конверт —
и голова
Вдруг закружилась оттого, что
Вдохнул аварские слова.

Хоть девочка обыкновенно
Меня приветствовала в них,
Они звучали сокровенно —
Слова простые из простых.

Она писала мне о школе
И сообщала заодно,
Что был сосед всю зиму болен,
Но что поправился давно.

Слова письма как птичья стая.
И я, взволнованный, прочел
О том, что снег в горах растаял
И первый дождь в горах прошел.

Потом перо ее, как ястреб,
Над стаей строчек сделав круг,
Из них — невычурных и ясных —
Словечко вычеркнуло вдруг.

Лугов заоблачных кровинка —
На радость сердцу моему, —
С тремя листочками травинка
Была приложена к письму.

Когда-то в поле у лесочка,
Таков обычай наших мест,
Я сердцевидных три листочка
Срывал при «выборе невест».

Забава давняя.
И вновь я
Читал письмо, в котором мне
Желала девочка здоровья,
Хоть был здоровым я вполне.

Когда ж подписываться стала,
Сорвалась капелька чернил
И на две буковки упала, —
Их словно камень придавил.

И кажется, я в том повинен
И перед девочкой в долгу,
Что, как ни силюсь, я поныне
Поднять тот камень не могу.

Письму из горского аула
Не много ль чести воздаю?
О нет, оно перевернуло
Всю душу грешную мою.

Под стук колесной перебранки
Как будто ехал день и два
И на каком-то полустанке
Вдруг слез, шальная голова.

И мне в ту самую минуту
Отрадную вручили весть.
И я, чуть грустный, почему-то
Решил в обратный поезд сесть.

И предо мной мелькали весны,
Как будто сосны за окном.
Себя и мальчиком и взрослым
Я ощущал в лице одном.

Я, чувств не обижая прочих,
Вернувшись к старому письму,
Хочу воздать земную почесть
Святому чувству одному.

Перо сжимая, отличусь ли,
Душ человеческих связной?
Я, помнится, об этом чувстве
С полночной говорил звездой.

С крутого каменного склона
Смотрел я молча в небеса,
Пока две капельки соленых
Не набежали на глаза.

И подмосковные березы,
Как над Гунибом в вышине,
Зеленокудры и белесы,
О нем нашептывали мне.

Щемило душу чувство это,
Но грусть светла моя была:
А годы шли: то снова лето,
То вновь зима белым-бела.

Не пленником досужей страсти
И я по свету колесил,
Но каждый раз из дальних странствий
Одни раздумья привозил.

Смотрел с вершины Фудзияма
На журавлей летящих я,
Входил над Гангом в двери храма,
Который стерегла змея.

Кормил я чаек в море Красном,
По римским улицам ходил.
И в Лувре я перед прекрасным
Вздыхал и слов не находил.

Но весь я был во власти зова
Родной отеческой земли.
И откликался чувством снова,
Что обостряется вдали.

То чувство жаркое от века
Значенье крови обрело
И гордо сердце человека
Превыше славы вознесло.

Достойней нет авторитета,
Оно всегда как высший суд,
И пресвятое чувство это
Любовью к родине зовут.

Как перед вечным и прекрасным
Словами в воздух не стрелял,
Так никогда беседам праздным
О чувстве том не поверял.

И снилось мне, что ночь минула,
Что первый луч сверкнул в ручье.
Мне снилась девушка аула
С кувшином полным на плече.

И словно оживали строки
Непозабытого письма:
Кипели горных рек истоки
И зрела медленно хурма.

И вот уж строчка обернулась
Дымком, что вьется из трубы,
И узкой улочкой аула
С колесным следом от арбы.

И поднимаюсь я на кручи
И дую в тонкую свирель.
И облака, сбиваясь в кучи,
Клубятся рядом, как метель.

И вечер красною полоской
Ложится на плечи высот.
И снова мама с крыши плоской
Зовет меня,
зовет,
зовет.

С тех пор годов прошло немало,
Как утекло немало вод,
Но все мне кажется, что мама
Зовет меня,
зовет,
зовет.

В ненастный день и в день погожий,
В какой бы ни был я дали,
На материнский так похожий,
Я слышу зов родной земли.

Ни от чего не отрекаюсь,
Готовый все начать с азов,
Из дальней дали откликаюсь
Я вновь и вновь на этот зов.