Саша Ирбe - Горячий аккорд (сборник)

Бесконечные сумки, пакеты,
по карманам – заклёпки да крышки…
Он живёт, будто не было лета,
будто выпал из чеховской книжки.

Всё о чём-то своём рассуждает.
Да, мечтал… Но теперь не мечтает.
В этом городе тянет ко сну –
так случилось –
саму тишину.

Обними меня, мама!
Так долго хотелось тепла
И хотя бы такого,
пустого, забытого дома,
где играют лучи
на прохладной эмали стола
и где вещи уже
не равняются слову
«знакомо».

Обними меня, мама!
Я долго брела в темноте.
Были люди не те,
и дороги пустынные были.
Мы остались вдвоём
на холодном и белом холсте.
А что было за ним?..
Ничего… Мы забыли…
Забыли…

И спит Господь,
всё крепче, слаще спит,
и, как его ни молишь,
не услышит.

Порой кричат:
«Смотрите, он не дышит!» –
но спит Господь.

Как сладко спит Господь.

Об этом много,
но молчать нельзя.
Всех чаще мы в себе не замечаем
черты,
в душе которые сличаем
с понятием «бездушности».
Скользя

по белым спинам
стройных мостовых,
по мирным кораблям,
по старым паркам,
мы так спешим
скорей не слышать их,
попавших в ад
или в земную варку
военных действий.

Выдохся пилот,
в себе храня мультяшную картину:
вот мост,
вот – по нему народ
идёт,
вот – мост сгорел
почти наполовину.

Устал районный доктор,
нездоров.
Так много ран
лечил он этим летом.
Устал таксист:
не замечая кровь,
везёт убийц,
не думая об этом.

И мы теперь молчим про ту войну,
где брат на брата на окрайне света –
Укра́ине.
Мы все за тишину,
за ощущенье радости и света.

Вздыхаем тихо: «Это ж не у нас!
Давно уже чужая – Украина!»
Так и фашист смотрел,
не пряча глаз,
им,
в лагерь смерти
уходящим,
в спины.

Охранник так
в Майданек загонял,
не думая,
что это преступленье.
«Обычный человек, –
он рассуждал, –
не вправе изменить
ничьё решенье!»

Спешил домой,
вино с друзьями пил,
ласкал жену,
детишкам изумлялся
а изумляясь,
даже улыбался,
а скольких он убил –
уже забыл.

Вот так и мы:
едим, смеёмся, пьём,
в кино, в театры ходим,
в гости к маме
И верим мы,
что не решаем сами,
как мы живём
и для чего живём.

Всего верней
не слышать и не знать,
о том не думать,
не мечтать об этом,
всё сложное
оставить под запретом,
а жизнь такой,
как дали,
принимать.

В посёлке под именем Счастье,
в украинской тихой дыре
не люди – а чёрные власти,
устроили бой во дворе.

Устроили крики и споры,
и в мир, где война не жила,
вошли пулемёты, моторы,
дыхание пушек с утра.

«Со Счастьем беды не случится!»,
но всё же случилась беда,
И плохо сегодня мне спится,
и холодно, как никогда.

Всё видится: в зареве сонном,
за избами,
в дикой глуши,
как бьются они обречённо
за хлюпкие жизни гроши,

как плачут – из дома уходят
(я горе их слышу и тут!),
как места себе не находят
от этих печальных минут.

Мне стыдно сидеть здесь без дела,
на звёздное небо смотреть.
Я с ними сегодня б хотела
увидеть и горе, и смерть.

В посёлке под именем Счастье
нет больше счастливых минут.
Неважно, какие там власти,
какие – к рассвету придут,

какие там танки, гранаты,
но страшно: не создан запрет
на то, чтоб стреляли солдаты
за целые тысячи лет.

И радость становится тенью,
и зависть поёт соловьём.
И нет нам на небе прощенья:
как жили мы – так и живём.

Александр Александрович,
снова пребуду я с Вами!
Выпит чай, и стихи
точно умерли,
в горле ни зги.

Отравилась я, что ли,
сегодня своими стихами?
Точно тучи бредут надо мною
и бродят круги.

Александр Александрович,
сложно теперь не заметить,
если что-то случится,
спешу не к любимым,
а к Вам.

Там, за синей горой,
этой ночью свирепствует ветер
и задумчивый ливень
гремит и гремит по гробам.