Стефания Данилова - Неудержимолость

Если спросят, где я,
шли к чёрту.
Не будь растерянным.

Как все стало вставать с колен на свои места —
стали вазами все осколки разбитых ваз!
Я хотела до этого места все пролистать,
ветер перелистал —
и мне стало не нужно вас!

Вас, гуляющих заполночь прямо ко мне домой!
Вас, кричащих мне песни пьяные без вина!
Вас, так ждущих,
чтоб я сказала – «любимый мой»
и в ответ получила
«ты для меня одна!»

Счастье где-то не в людях.
В углах:
только вытри пыль!
Если б можно было с разумом сделать так
и мятущимся сердцем, видящем сказкой быль!
Вместо сердца —
завешанный пыльным тряпьем чердак!

На свои места всё стало вставать с колен.
на индийское «ом» заменился мой вечный «он».
Дожидаясь попутки в солнечный город N,
я отключаю сердце и телефон.

Обещаю уехать как можно скорей от вас,
оставляя вам память белой, как простыня.

Я-ребенок и Я-старуха танцуют вальс,
и рождается Я-настоящая
в их тенях.

верь в меня! пожалуйста!
сейчас!
валится из рук любое дело.
то, что можно сделать и за час,
я бы и за сутки не успела.
видь во мне
грядущую меня —
с волевой осанкой, сильным взглядом.
не проходит у меня ни дня,
чтоб не назвала его треклятым.
вырасти из собственной глуши
помоги мне!..
сердцу очень душно.
у тебя на семь планет души
хватит,
если это будет нужно!

на колени не позволь упасть!
я себя теряю с каждым новым
днём,
а вслед за мной идет напасть
и грозится выкрасть даже Слово.
Слово может чем угодно стать.
я его тобою обращаю.
дай мне обрести такую стать,
чтобы Землю мы с тобой вращали!

остается четверть или треть
от меня,
когда-то бывшей целым.
не переставай в меня смотреть
без солнцезащитного прицела.
будь, прошу, до эпилога лет
тем,
чья Вера,
наплевав на Силы
Тьмы и Притяжения к Земле,
вверх меня из бездны
выносила.

Не ряди меня в шелка золотые.
Я носила бы, да злато тускнеет.
Не пиши мне письмо на латыни.
Я пойму, да на русском яснее.
Не даруй мне дом о тысячу окон,
о десяток светлиц, да из камня.
Я жила бы в нем, может, и с Богом,
да в таком дому – под тысячу камер.
Не вози меня в заморские страны,
Я довольна здесь и морем Балтийским.
Мне шлагбаумы – подъемные краны,
Как подушку буду облако тискать.
Не целуй меня в алые губы,
разведутся то руки, то сплетни.
Я бы рада была быть и трупом,
чтобы ты поцеловал хоть в последний.
Не вези мне несусветных подарков,
многоградусного алкоголя.
Я нырну в петербуржскую арку,
где стояли мы вдвоем – и довольна.

Обряди меня в седеющий вереск,
я носить его буду, как знамя,
напиши мне о том, что ты веришь,
что случится обязательно с нами,
подари мне дом о тысячу буков,
о десяток заглавных, сто строчных,
я забьюсь там тихохонько в угол
и хорошенького нам напророчу.
Отвези меня на Серое море,
Черно-белое, сизо-седое.
Утоплюсь в нем со счастья, не с горя —
кроме глаз твоих, моря мне – пустое.
Поцелуй меня в бумажное сердце,
У меня ведь нет ни кожи ни рожи!
Пусть твой честный на меня не рассердится,
Потому что честней быть не может!

Привези мне улыбку большую.
Как у солнышка ли, как у дебила.
А о чем тебя еще попрошу я,
лучше правда не знать, мой любимый…

А с тобой мне бывает так, как в тринадцать лет,
(или чуть постарше, статьям не противореча),
Вот мы едем в автобусе, и счастлив даже билет,
(наверно, особенно счастлив этот билет),
а я почему-то нет,
буквы сыпятся штукатуркой со звоном монет,
хватает и жанра, и жара к тебе – но не речи.

Ты – не медный грош, ты хорош собою вполне,
мне по нраву твоя вседозволенность и свобода,
скорей «почему бы и да», чем «почему бы и нет»,
(но с женского это переводится ближе к «нет»),
щербатый шербет.
Мое сердце в подсобке запирается на обед,
на замок, от которого мне не известно кода.

Слишком честной меня воспитывали с младых
ногтей, которые я крою, как матом, лаком,
Если сдерживать мат, в голове родится латынь,
(если сдерживать крики, тоже будет латынь
и – остынь, остынь,
в этом городе сплетни разводятся, как мосты
и очень хочется плакать).