Стефания Данилова
Неудержимолость
Я бы хотела посвятить эту книгу:
Маме
Саше Кит
Ми Минор
Лукомке
Светотьме
Веронике
Вале
за неудержимолость в них самих
А они дискутируют, снова меня ругая:
«Почему ты вчера была громче, сегодня тише?
Почему ты сегодня – одна, а вчера другая?
Это кто-то вместо тебя говорит и пишет?»
Мой диагноз – поэтический шизофреник.
Я не знаю, какое из альтер-эго завтра
вдруг откроет глаза.
И первым из озарений
для него станет то,
что оно– это тоже автор,
говорить из меня – это все, что оно умеет.
Ваше дело считать его правым или неправым.
И оно говорит, пока всё во мне немеет.
И оно как никто имеет на это право.
Пусть одна будет грубой, другая поёт помягче.
Третий влюбит в себя обеих случайных встречных.
В этом хоре нет голоса, который бы был обманчив.
Об актёрстве и лжи не может здесь быть и речи.
Каждой твари по паре; я – Ной своего ковчега:
каждой твари по голосу собственному и стилю.
Звукореж негодует на сорванном саундчеке,
но уже и его сомнения отпустили,
что мои альтер-эго не так уж огнеопасны.
Как сказать обо всем и сразу в одной личине?
Как их всех отпустить, когда это так прекрасно —
я мужчину могу понять, обретясь в мужчине?
Я могу быть вдовой, преступником и ребёнком,
не закончив ни театралки, ни МХАТа, к счастью.
Эквалайзер не подстрижёшь под одну гребенку.
Плюс на минус дает звезду путеводной масти.
Право голоса, как известно, давно в кавычках.
Но кто нам запрещает право многоголосья?
Мы идем на чистейший свет по дурной привычке.
И за нами смыкается прошлое,
как колосья.
Я – синий цвет.
Я – небо. Я – вода.
Восток, платочек, птица Метерлинка,
упавшая на платьице былинка.
Я – то, чего Ты ждал.
Иди сюда.
Я – иконопись,
уайльдовский чулок,
авантюрин,
забвение и память!
Я – тень, что опадает на чело,
я – поцелуй
бескровными
губами!
Я– блюз, циан,
берлинская лазурь,
осенние есенинские строки!
Я– сон.
Я – ни в одном Твоём глазу.
Я – взгляд
в Тебя,
недремлющий и строгий.
Я – алкоголь,
во мне процентов – сто,
испей Меня
и окажись со Мною!
Я в наэлектризованном пальто
исполнена
немой
голубизною!
Я– море,
я взволнована, заметь!
Я – холст слепого импрессиониста!
Я– лёд в бокале,
пламень
и синистер!
Еще не жизнь, но и уже не смерть.
Я– бирюза,
сапфир,
аквамарин,
я – медный купорос, кобальт, индиго!
Височной жилкой бьющаяся дико!
Смотри в Меня!
Я самым синим пламенем горю —
на мне горят
Твои прикосновенья.
Прошу Тебя,
останови
мгновенье! —
– …Я из Тебя
Бессмертье
сотворю.
московской квартире на Измайловской
и страху, который там
перебираю ворох бумаг, вещей,
на коих лежит печать прошлогодней пыли
это – мои мертвецы, и они – священны
как минимум тем, что азбучно жили-были
эта открытка – аж из Владивостока
этот конверт летел из Калининграда
в чем смысл письма, если оно жестоко
тем, что спустя полгода
уже – неправда?
в чем суть флакона, если духи в нем – духи,
в чем соль еды,
если она без соли?
что восстает под пальцами из разрухи
на пепелище сломанной антресоли?
я,
из вещей
вещая самой себе же
страшные сказки о прошлогоднем некто
воздух заходит в комнату стыл и бежев,
напоминая
о возвращеньи снега
снег подрисован рядом из ниоткуда
и засыпает кладбище шесть на девять
я ничего не хочу,
ничего не буду
я ничего не могу с этим снегом сделать
найдены силы запаковать обратно
письма, тетрадки, старенькую мобилу
пусть они – ложь,
но для меня-то – правда!
запаковать обратно, зарыть в могилы
снег отступил на трех хромоватых лапах
стукнул сентябрь на циферблате неба
у крови, былого и снега – единый запах
я больше не сплю.
я жду возвращенья снега.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу