Стефания Данилова - Неудержимолость

В ней громко спорят и тоже пиво мешают с водкой,
и водку с пивом, там бьют бутылки и бьют людей.
Мы – каторжане в одной потрескавшейся колодке
полумолчания громче амока [11]площадей.

Слова-котята в стакане тонут, повысив градус
дурной бадяги, невразумительной без того.
Кто так еще наносит друг другу радость
и причиняет счастье, как мы с тобой.

Проспать весь день сиамскими близнецами,
о нас заплачет сама Кунсткамера в три ручья.
В одно начало свести трудней, чем концы с концами,
Победа – это когда в итоге всегда ничья.

Как я – ничья.
Как и ты. Не принадлежащий
ни мне, ни ей, ни Господу, ни себе.

Любой имеющий право, был тварью мелко дрожащей.
Как я,
когда наливала водку любви тебе.

Не спать всю ночь, говорить не думая и по тексту.
Не начинаясь, мы не закончимся никогда.
Так пей со мной до утра, и увидь, как вместо
сорокаградусной в стаканы течёт вода.

Хочу укрыть себя за дымкой,
вобравшей и табак, и мглу.
Стать человеком-невидимкой,
расположившимся в углу.

И слушать, слушать до упаду,
покуда в сон не упаду,
философический припадок
тех, кто со мной в одном аду.

Пока я вслушиваюсь в голос
и натяженье медных струн,
у смерти вырываю волос
и подношу его к костру.

Эффект присутствия обманчив,
и я не здесь, и ты не здесь.
Будь ты хоть девочка, хоть мальчик —
ты почему-то здесь не весь.

Мы все в одной подводной лодке,
на том стоим? На том плывем,
закусывая водку л ктем,
а если надобно, локтём.

Нас кропотливо собирали,
нас отобрали, как зерно,
нас отчитали, как морали —
завсегдатаям казино,

и обернули мешковиной,
чтоб утопить нас, как крысят,
Никто не явится с повинной,
когда грехи на нем висят.

Мы все – лоскутный сон друг друга,
как одеяло, как ландшафт,
стакан и дым идут по кругу,
но размыкает круг душа,

и, дав самой себе же откуп,
слетит за нашей крышей прочь.
Мы вновь придем на эту лодку.
И жизнь сойдет за эту ночь.

Я был открытым сердцем и душой.
– Входите, чувствуйте себя как дома!
Мой дом просторный, светлый и большой.
В нём хватит всем еды, питья и комнат!
Беседы продолжались до утра!
Душистый чай, классические танцы.
Когда мне говорили: “мне пора”,
я умолял подольше их остаться.

Так сердце стало проходным двором,
там никогда никто не спал ночами.
Там пели шлягера, там пили ром
и засыпали с первыми лучами.
Я всех любил и всех за все прощал,
но обнаружил как-то раз пропажу
в своих лежащих тут и там вещах.
Я знал, никто на вора не укажет!

Украли что-то важное… моё.
Я, разозлившись, всех из дома выгнал!
Когда остался сам с собой вдвоем,
то я к себе никак не мог привыкнуть!
Я размышлял мучительно: кто – вор?
Не мог понять, что именно пропало!
На тысячу замков я запер двор,
но, видимо, ворам всё было мало!

Я чувствовал, что все идет не так!
Я ощущал потерю за потерей!
И сердце перестало биться в такт,
и не спасали запертые двери!
Когда из сердца вдруг исчезло всё,
до самого последнего кусочка,
я понял, от себя меня спасет
лишь смена места жительства, и точка!

И смех, и слезы!
Я и был тот вор.
Я сам вручил свой дом неверным лицам!
Я вызвал сам себя на разговор
и мы решили:
так не повторится!

Я стал открытым сердцем и душой
чуть более, чем раньше – но для круга,
который не такой уж и большой,
но кто вложил в протянутую руку
все то, что я оплакивал, скорбя,
что я, пообещав, не смог исполнить,
все то,
что я украл сам у себя,
впуская тех,
кого не стоит помнить.

Говорили многоумные люди:
«если терпит всю тебя, значит, любит…
если гонишь со двора да в три шеи,
а любовь его к тебе хорошеет —
знать, держи его, играй в десять пальцев,
чтоб за воздух потом не хвататься,
до полудня не спи на полатях,
накрывай на стол, одергивай платье,
не ищи в стоге сена иголку».
Говорили, да что же ей толку!

С добрым молодцем сводила жизнь вместе,
не стерпелось, не слюбилось невесте —
не сдержала красна девица слова.
Полюбила девка молодца злого,
что любил лишь себя, да и точка,
не желал он ни сына, ни дочки,
всё ему подавай как на блюдце,
что одно за другим об пол бьются.
ни рука ему твоя и ни сердце
не нужны, и не грызи заусенцы.