Татьяна Щербинина - Дорога, которой нет

Лесное зеркало, печальное стекло,
Крамольная молитва колдовская.
Ты по колено ноги в серебро
Алёнушкою – с камня опускаешь.
И кажется – вот-вот исподтишка
Кругами безмятежность всполошится,
Протянется русалочья рука,
Чтоб золотую ухватить кувшинку.
Она всё помнит, ясная вода,
Молчанье позабытого завета.
Она была и присно, и всегда –
До памяти, до боли и до света.
Доверься ей! Нырни в свои же сны.
Вода нашепчет заговор старинный,
И закачает в зыбке тишины,
И обовьёт прохладной пуповиной.

Июня импрессионизм –
тысячелистье, нежнотравье…
Штрихом нечаянным на лист
живое пёрышко журавье.
Здесь облака огромных рыб
щекочут вечность плавниками,
и незабудковая зыбь
за горизонт перетекает.
День раскрывает лепестки,
ждёт первых пчёл нетерпеливо.
Зелёной музыки мазки:
всё – щёлканье, всё – переливы.
Лугов ликующий орган
струит гуденье золотое.
Черёмухи по берегам
сочатся счастьем и тоскою.
Свет – нестерпимая стрела –
рассыпан искорками пташек…
И нет ни горечи, ни зла
в горячей изумрудной чаше.

Там, где трава-малахит,
Звучно гудят овода,
Шидровка речка бежит.
В ней – золотая вода.

Клонятся ивы над ней,
Дуют на солнечный чай.
В сетке прохладных ветвей
Птичий непуганый рай.

Там, где свистела коса,
Ёлочки тянутся в рост.
Лес возвращается сам,
Словно зелёный Христос.

Ввысь над печалью полей
Память – шмелиный полёт.
Ящеркой в тёплой траве
Детство мелькнуло моё.

Прохладный парус трав и солнечные струи,
Кузнечиков гремит непобедимый ритм.
Такие облака бывают лишь в июле –
Огромные, с подсветкой изнутри.
Неведомо куда их гонит тёплый ветер.
Рукой ребёнка нарисован мир,
И веет золотым спокойствием Тибета,
И хочется лизнуть нетающий пломбир.
Заглядываешь ввысь – там глубоко и ясно,
Проклятые твои вопросы решены.
И медленно парит чуть различимый ястреб,
Касаясь крыльями крахмальной тишины.

Голову поднимешь – бурелом.
Сосны шелестят зелёным стягом.
Только ты с корзинкой-якорьком
Ничего не видишь, кроме ягод.
Ветка – хрусть, и снова – тишина.
Сладко ноет скрюченное тело.
Выкрашены пальцы докрасна
Мягким виноградом «изабелла».
Ветерка блаженно-лёгкий вздох
Слабо долетает от реки, и
Падаешь ничком на мягкий мох,
Впитываешь запахи лесные.
Щедрая черничная пора!
И не замечаешь (до того ли?),
Что с утра над буйной головою
Комары гудят, как «мессера».

Прошепчу тихонько «до свиданья»
И бревно матёрое поглажу.
Старый дом, живущий ожиданьем,
Бесконечным, преданным, дворняжьим…
Ждёт-пождёт – в июле на мгновенье
Звякнет ключ, заохает крылечко,
Нежно половиц коснётся веник.
Добрый дух проснётся в русской печке.
Выпорхнут подушки стаей пыльной,
На забор усядутся горбатый.
Заурчит довольный холодильник,
Допотопный дедушкин «Саратов».
Разговор простой и задушевный,
Сердцу жарко, весело и тесно.
Детский смех в умолкнувшей деревне
Засияет радугой небесной.
Всё вернётся! Нитки станут тканью.
А пока влачит печальный век свой
Старый дом, живущий ожиданьем,
Бережно хранящий наше детство.

Трещат за окном любопытные птицы.
Пропахла корзинка грибами и хлебом.
Оранжевой бабочкой солнце садится
На синий цветок деревенского неба.

Горит горизонт головнёй неподвижной,
А поле пылает, волнуется, машет –
И клевер крылатый, и рыжая пижма,
И облако тихое белых ромашек.

Как будто им хочется в дальние дали
Лететь и лететь по следам журавлиным
Над тонущей в травах избою печальной,
Над старым колодцем, над Русью былинной –

Лететь и лететь, упиваясь простором,
Над музыкой мира, над хрупким ковчегом,
И слушать, как звонко, легко и задорно
Звенит колокольчик июльского неба.

О мёртвой родине реву,
повсюду вижу зло.
А нет бы – выкосить траву
у дома своего.
Простор непаханый лежит,
что с детства был знаком,
и плакать рифмою навзрыд
так горько и легко.
Петлю раскачивает тьма
до утренней звезды.
Всё помнят призраки-дома
и тихие кресты.
Но здесь, в заброшенной земле,
средь журавлиных снов,
надежда есть, пока во мгле
горит моё окно.
Осталось времени чуть-чуть,
чтоб встать в шестом часу,
и рюмку водки оттолкнуть,
и в руки взять косу.