Татьяна Щербинина - Дорога, которой нет

Рогатки тополей стреляют в пустоту,
Скитается сквозняк по улочкам железным.
Весна – как разговор начистоту,
Отважный, зябкий, бесполезный.
Но радостно смотреть, как город, снявший грим,
Становится похож на шкурку дохлой крысы.
И снова, опьянён отчаяньем своим,
Ты будешь петь апрель, неврозы и капризы.

Дождь невоспитанный, весенний,
Дождь – полуночник и джазмен,
По стёклам лупит без стесненья,
Взрывая перепонки стен.
Мой сон расклеился насмарку.
Какой рассеянный чудак
Всё небо в соковыжималку
Засунул и оставил так?
Уснуть – последняя попытка.
А мысли бродят вдалеке.
Душа, промокшая до нитки,
В сухом панельном коробке.

Зелёною дымкою
еле заметной
меж голых ветвей
рождается лето,
рождается лето
за несколько дней.
Струится, танцует
теплынь золотая
свой солнечный вальс.
Такой удивительный воздух
бывает один только раз!
И хочется нюхать
и трогать руками
наивный узор –
смолистые искорки,
клейкое пламя,
зелёный костёр
души…

После ночной грозы высыхает высь.
Мокрый асфальт тихонько лижет луна.
Девочка спит, обнимая мягкую рысь,
Дышит над ней большой одуванчик сна.

Люди снимают маски, глаза закрыв.
Белые льдины плывут, задевая дом.
Мальчик уснул, лаская гитарный гриф.
Музыка укрывает его крылом.

Чёрные свечи деревьев горят в окне.
Из ничего все страхи/слова растут.
Небо молчит. Так что же не спится мне?
Буду смотреть опять в свою темноту.

Это совсем нетрудно – служить Кольцу.
Люди всегда выбирают большее зло.
Что ж, поезжай в Израиль, кушай мацу,
видно, тебя там примут за своего.
Там хорошо (гораздо теплей, чем здесь),
на золотых дорогах – вечная пыль.
Снега там нет (алкоголики, к счастью, есть).
Как говоришь ты: Лесер или Рахиль?
Горло горит от ненависти / любви,
холод, костёр черёмухи у окна,
север проклятый / любимый, как ты / в крови,
белых ночей астральная тишина.
Бережно-бережно / нет, не возьму руки!
Вот и закончен ужас / наш разговор.
Душу – как ни захлапывай на замки,
память войдёт и просто «шлёпнет» в упор.

Тоскующим о стае журавлиной
Пудовой гирей – якорем – земля.
Любовь – она морковь, а не малина,
Ретивая соперница моя.
Я не мешаю пылкому процессу,
Пока вы обжигающе близки,
По комнатам – по девственному лесу –
Как партизаны прячутся носки.
Сидят в засаде грязные тарелки,
Скелет в окно выглядывает. (Тьфу!)
И прыгают «чернобыльские» белки
Ночами у любимого в шкафу.
Терпи, казак! Такое ли бывает?!
Молчи и слушай повседневный бред.
А если сердце страстью запылает,
Поди помой кошачий туалет.
Свиданий сладких слизываешь пенки,
Маячит миражом желанный брак.
Знакомые,
студентки, пациентки –
Столбы, столбы…
А годики – тик-так.
И грянет гром непоправимым мигом –
Ему наскучишь, так же как и я.
Соперница! Сестра моя по игу,
Сокамерница грустная моя!

Ура! Я помирилась с зеркалами,
дрессировать эмоции учусь.
В трёхкомнатном бедламе – как в вигваме –
с утра пораньше истребляю грусть,
а заодно и прошлого столетья
наряды. (Эй, на подиум – бомжи!)
Все трудности смогу преодолеть я,
ну просто супер! («Зеркальце, скажи…»)
Пусть лошадь я, заезженная бытом:
работа – совместительство – обед,
долгами обросла и целлюлитом,
но всё равно прекрасна, спору нет!
Теряю шапки / зонтики / любимых,
назначить бы себе пирацетам.
Я совершенно не-по-ко-бе-ли-ма.
Напозитивлюсь – что-нибудь создам.
Пока ещё посапывают дети,
«забацаю» отпадный образец:
настрой на жизнь, «шедевру» в Интернете,
яичницу на завтрак, наконец:)

Просто лето… просто мы все летаем.
Мы садимся в длинные поезда
и печали в тёплых морях смываем,
забываем (кажется, навсегда).
Просто лето – просто чуточку дети.
Вспоминает что-то наш бедный дух,
отпадает тяжесть, и путь наш светел,
остаётся только «тудух-тудух»…
Города, где плещется жизнь чужая,
а навстречу космос – русский простор,
и звучит как музыка – «уезжаем»,
и рисуют рельсы простой узор.
А в прохладном тамбуре дым струится,
и дышать легко, и дорога – дом,
и чужих деревьев родные лица
задевает вечность живым крылом.