Татьяна Щербинина: Дорога, которой нет

Из-под снега сухие ресницы травы,
полукустья бровей удивлённых,
и стоят ледяные бесстрастные львы
и берёз кружевные колонны.
Алой клюквой размазал закат борозду
(в мире красок таких не бывает).
Высоко-высоко на небесном мосту
всё искрят, всё несутся трамваи.
Снова странное небо мерцает сильней,
от него никуда не уйти мне.
Догорай, моё горе, на белом огне,
растворяйся в несказанном, в зимнем!
Чу! Опять трепыхнулась в замёрзшей руке
золотая синичка забвенья.
Ничего… это только мороз по щеке –
непривычное нежное жженье.

Воздух – просто нельзя вдохнуть.
Сумрак – цвета небытия.
Так зима проникает внутрь,
так в неё превращаюсь я.
Так от странного всплеска крыл
отпадает абсурда слой.
Холод – медленный хлорэтил
бьёт из ампулы ледяной.
Трепыхаясь из тёмных вод,
звёзды – рыбками в решето.
В глубине по-прежнему жжёт.
Не скажу тебе
ни за что.

Кто-то звёзды приклеил на скотч,
кто-то выключил небо вверху
и придумал полярную ночь,
разбавляя спиртом тоску.
Из картона расставил дома,
из отчаянья вылепил сны
и стандартным паролем «зима»
открывал лабиринт тишины.
А душа не успела застыть,
оттого-то, однако, хочу
из судьбы насовсем удалить
этот город, похожий на чум,
чтобы что-то случилось ещё,
кроме ветра и вымерзших слёз.
Только ночь расширяет зрачок,
продолжается вечный гипноз…

Пройденный неоднократно
Путь по снежному кольцу.
В тёмных норах спят ондатры,
Рыбы дремлют на весу.
Два десятка «серых шеек»,
Пять саженей полынья.
Что ж, дурёхи, не летели
К югу, в тёплые края?
Стужа лапы обжигает,
Перья в пудре ледяной.
Вот и я сама – такая,
Ветер, холод – дом родной.
По невидимому скайпу
С кем (не знаю) говорю.
Задевает лунный скальпель
Душу грустную мою.
Так таинственно и строго
Свет струится по лицу!
Звёзды. Сумерки. Дорога.
Путь по снежному кольцу.

Зёрнышки слов бросаю в сухую высь,
птицы печальных мыслей кричат вдали.
О, чужеземец-ветер с кудрями брызг,
пусть мне приснятся звёздные корабли,
лиственный лес и древний язык костра,
голос иных миров и иных морей!
Нет, не сорваться с места – я приросла
к холоду, к детям, к печальной судьбе своей.
Строки-постромки мне заменили всё,
омут души затянут тиной глухой.
Ты, чужеземец, смотришь так горячо…
Здравствуй, мой ветер! Вот – я иду с тобой!

Мастерица топить любовные лодки,
низать жемчуг в сеточку слов пустяшных.
Заоконный бред (для кого-то соткан?)
обрывать и комкать, пожалуй, страшно.
Альбиносам – хуже, чем альбатросам
(Как попасть вне зоны доступа стада?),
уходить под хохот пьяных матросов,
паруса – бравада и буффонада.
Ищешь рифы – странно, находишь мифы.
Абсолютный штиль – ожиданье шторма.
Мастерица сор из избы – да в рифму,
гребешками волн – пессимизм мажорный.
Ученик послушный не станет магом,
ни стихов, ни снов не бывает честных.
В океан бессонниц – под чёрным флагом,
обжигая горло солёной песней…

Когда-то писали друг другу письма,
Мешая чернила в бочке с мечтами,
Бессонному шторму в любви клялись мы,
Осенние сёстры – Люба и Таня.
Когда-то слушали «Наутилус».
Ты помнишь? Альбом назывался «Крылья».
И небо живое в ладонях билось,
И пахло горячей полынной пылью,
И мысли-мустанги в ночной долине
Подковами рифм высекали искры.
О чём ты читала в «Тайной доктрине»,
Двадцатилетняя феминистка,
Ты помнишь? О чём мы спорили страстно?
(О, кто б наши споры писал на плёнку!)
Сейчас ты всерьёз называешь счастьем
Прохладный лоб своего ребёнка.
И надо бы, надо жить настоящим,
А призраки юности и не трогать.
Как я обожала почтовый ящик!
Шагов почтальона ждала как Бога.
Заглавные буковки, завитушки,
Ещё не учительский милый почерк.
И все, что зачёркнуто, было нужно
Узнать, почувствовать между строчек.
Теперь есть Яндекс и нету спама.
Возможно, не выходя из дома,
По аське послать сообщение прямо,
В «Контакт» заглянуть, полистать альбомы.
И скайп подключить за одно мгновенье.
Твой голос, лицо… – всё вроде бы близко.
Счета доставая за отопленье,
Я вспомню:
Когда-то писали письма.