Татьяна Щербинина - Дорога, которой нет

Чайная ложечка солнца в мутном стакане
серого, несладкого февраля.
По городу идёшь – почти могиканин
с лыжами (неважно, что говорят).

Зима взбивает хмурым венчиком утро,
пухлые оладушки-облака.
Всё хорошее исполняется долго, трудно,
хватило бы последнего лепестка…

Ботинки китайские просят советской «каши».
Идёшь себе, ссутулившись, постарев –
гадкий утёнок, большой,
но так и не ставший
лебедем на шумном птичьем дворе.

Всю-то жизнь учимся самым простым вещам:
Прощать, молчать, разводить руками…
А внутри – натянутая праща,
Колючий камень.

Всю-то жизнь учимся по имени называть
Тех, кто словно родинки нам на коже…
А внутри ухмыляется азиат,
Косой Рогожин.

Слова хлынут лавой, и – выжженная земля
На века вокруг, на многие мили.
И опять – себя начинать с нуля.
…Ну вот и поговорили…

Журавлями таяли миражи,
Так не садилась синичка в руки.
Знаешь, я совсем не умею шить:
Пальцы-растопырки, ладошки-крюки.
В школе – тихий ужас! – урок труда.
Швейная машинка казалась зверем,
Неведомым, диким. Просто беда!
Резала семь раз, не любила мерить.
Мамочка мне делала чертежи,
«Сочиняла» фартуки и ночнушки.
«Впереди, – вздыхала, – большая жизнь,
Сама научишься, если будет нужно».
Над детскими штанишками по ночам,
Тыкая пальцы (акупунктура вроде),
Я утешалась искренне, что сейчас
Креативные дырки в моде.
Увы, прошло искусство мимо меня.
Пуговицу ещё как-то могу пришить я,
Но так и не научилась соединять
Две судьбы воедино надёжной нитью.

Снова апрель зажигает, апрель –
Ветром – по вечным невидимым струнам.
Неосторожно распахнута дверь
в юность.

Как же они разлетелись легко,
Эти (казалось, надёжные) стены!
Тянется лезвие первых стихов
к венам.

Парус бессонницы крепко прошит
Песней лихой окаянных окраин.
Снова так страшно и яростно жить!..
Амен.

Костромские узенькие улочки,
И весна – как маленький аврал.
Женщина в любви – всегда Снегурочка.
Ах, Островский! Всё предугадал.
Белый теплоходик, волны синие.
Смерть – она не попадает в ритм.
Катя-Катерина в Волгу кинется,
А Ларису – выстрел усмирит.
Ой, девчонки, вы такие дурочки.
(Ничего-то он не обещал.)
Улетают русские Снегурочки
Ввысь – навстречу солнечным лучам.

Синий, безбашенный, наглый, такой молодой
Свист флибустьера.
Чопорной даме – зиме – задирает подол
Ветер апреля.

Грёзы уснувших морей, накрахмаленных рек –
Что они стоят?
Скоро – не плачь! – этот вечным казавшийся снег
Станет водою.

Синее пламя наполнит весны паруса,
Тёплые пашни…
Всё переменится – если захочешь ты сам,
Если не страшно
Что-то (хотя бы по мелочи) сделать не так,
Небу поверить,
В форточку сердца впуская весёлый сквозняк –
Ветер апреля.

От первых рубцов и отметин
До самого Судного дня
Твой голос – отчаянный ветер
Волной накрывает меня.

И вновь, зачеркнувши рассудок,
В глазах твоих вижу весну…
И знаю, что счастья не будет,
И руки навстречу тяну.

Не плачу, не жду, не ревную…
Пусть сердце идёт с молотка!
Рябина твоих поцелуев
Ещё горяча и горька.

Стиснешь и обожжёшь
Музыкой, солью, словом…
Боже, вот этот дождь!..
Жизнь – оголённый провод.

Видишь, ладони к нам
Тянут деревья-дети.
Господи, ты – весна!
Свет, сквозь сердце продетый,

Слёз горячая взвесь,
Радуги дивный терем…
Господи, знаю, есть!
Больше, чем знаю, – верю!

Еле бабушку уговорила
Заповедный открыть сундучок.
Колокольчик прадеда Гаврилы
Дочка в школу на праздник несёт.
Колокольчик литой, тяжеленный,
Непростой – только им потряси –
Мчатся сани по снежной Вселенной,
Девятнадцатый век на Руси.

Поправляя лохматую шапку
На студёном январском ветру,
Ободряет гнедую лошадку
Дедко – сказочник и говорун.
У него богатырские плечи,
Нрав, что морюшко Белое, крут.
А в деревне всё топятся печи
В каждом доме да шаньги пекут.