Ильман Юсупов - Небо вечно одно. Избранные стихи

С торжеством скакунов моих белых мне жить веселей,
Пальма первенства бурых как весть для меня о любимой.
Я с триумфом гнедых привечаю хороших людей,
А к фурору буланых я нитью привязан незримой.

Часто серые мчатся стремительно в первых рядах,
На их гривах висят мои боли, обиды и беды.
И мгновения скачут на них с пеленой на глазах,
И поэтому им я не сильно желаю победы.

Я к своим скакунам безраздельной любовью согрет,
И мой долг – их ценить, хоть лишён посвящения в тайну:
От успеха какого из них я родился на свет,
И с фиаско какого из них я дышать перестану.

Я душой отмечаю рекорды своих скакунов,
Но однажды под вечер иль даже на раннем рассвете,
Победит, порождая обилие траурных слов,
Мой скакун вороной – день последний на этой планете…

Ворует ветер листья в роще,
И дарит их земле сырой.
Во мгле таиться солнцу проще,
Чем лик свой морщить над горой.

Чернеет в холоде ущелья
Скопленье мрачных валунов.
Не приспособлен для веселья
Суровый край моих отцов.

Родимых мест бессменным гимном
Журчит родник с тоской глухой.
И льнёт ко мне очажным дымом
Чеченский хутор Ригахой.

Лихие тучи, хмуря брови,
Из неба тянут сотни жил.
Я будто слышу голос крови
И вздохи дедовских могил.

Я жить не смог бы по-другому,
Когда судьба даёт под дых,
Без этой вечной тяги к дому,
Меня держащей средь живых.

Мелькают в памяти страданья,
И сердце жгут из года в год.
Во мне живут воспоминанья —
Ровесники былых невзгод.

В пространство дедовского края
Стремятся дни мои в полёт,
Где мать мою земля сырая
Чугунной тяжестью гнетёт.

Я только там узрел так близко
Беды багровое лицо,
Где цвет небес, висящих низко,
Был беспощаден и свинцов.

И горе в тех местах застряло,
Как злые осы в янтаре.
Где туч сырое одеяло
Висит на взорванной горе.

Где пьют могильные ограды
С тоской кладбищенский покой,
Где злое эхо канонады
Летит, как коршун, над Чечнёй…

Мне всё одно и то же снится:
Обрыв, паденье в пустоту,
Летящая по небу птица,
Её рыданья на лету.
Отцовский край, лихое время
Нас держит врозь в своём плену.
Как опостылевшее бремя,
Ты тащишь на плечах войну.
Себя я представляю чаще
В беседах с думою седой
Твоей земли кровоточащей
Комком – расплющенным бедой.

Живу я, с годами своими всё больше враждуя,
Они в мою душу вгрызаются глубже и злей.
С великим трудом арифметику жизни учу я,
Считая лихие отметки морщин на челе.

Я понял, что юность была просто словом шутливым,
Небрежно при мне обронённым кокеткой-судьбой.
Поэтому стал я в желаньях своих суетливым,
И поздних прозрений хочу насладиться гурьбой.

Мгновенья хотят соблазнить меня в жмурки игрою,
Чтоб я, ими пойманный, чествовал смерти оплот.
И жизнь моя мнится мне странною свадьбой порою,
Где, как тамада, выпиваю я кубок забот.

И, счастья частицы-листки ежедневно теряя,
Совсем отощал в моём сердце любви календарь.
Но я воспеваю свободу отцовского края,
Напевы народа звенят надо мною, как встарь.

Я чую, что быт мой – незримого боя арена,
Где бьются отряды друг другу враждебных стихий.
Звучит в моей памяти вечных сражений сирена,
В далёких раскатах победы рождая стихи.

Я ноги к последним шагам на земле приучаю,
Пока мне по силам тягаться с походкою дней.
Пью мужества пот я, подобный волшебному чаю,
И лёд поражений за пазухой тает моей.

Навечно сроднившись когда-то с конечной дорогой,
Я тоже исчезну, как призрак, за гиблой чертой.
Но в стылой могиле мне будет теплее намного,
Коль станет мой чурт* для бессмертия тростью святой.

Чурт – надмогильный камень, часто довольно высокий.

Дождь задумчиво трётся об окна,
Будто просит о чём-то, звеня.
Нескончаемой грусти волокна,
Словно жилы, идут сквозь меня.

В этот час, как и я одинокий,
Снова я беспокойством томим:
Об Отчизне щемящие строки
Тихо плачут над сердцем моим.