Александр Городницкий - Стихи и песни (сборник)

Отворотившись от соседей,
В окно оконное взгляни.
В какую сторону ни едешь,
Всегда назад бегут огни.
Всегда обратно. И бесстрастно,
Как транссибирская река,
Необратимое пространство
Качает путников слегка.
Мир – смена снимков моментальных,
Не замедляющих свой бег.
Взгляни, – вот ближний план, вот дальний.
Взглянул? – Прощайся с ним навек.
Не обещай вернуться скоро,
Не жди напрасно, – это ложь,
Что ты приедешь в тот же город,
И к той же женщине придешь,
Что возвратят свиданье с нею
Земли округлые бока.
Не жди, – твой путь прямолинеен,
Как нить, упавшая с клубка.

Земным заботам вопреки,
Мне вспомнятся некстати
Иллюминаторов очки
В подводном аппарате,
В котором, глядя вслед лучу,
Следя за эхолотом,
Лежал и я, плечом к плечу
С нахмуренным пилотом.
Кальмары, в темной глубине
Подлодку обнаружив,
В лицо заглядывали мне
Через стекло снаружи.
И оторвавшийся от дел,
Которыми был занят,
На мир, как рыба, я глядел
Округлыми глазами.
Росла в нем красная трава,
Дышали массой серой
Таинственные существа,
Питавшиеся серой.
Там, потревоженный винтом,
Снежинкой по карнизу,
В луче прожектора планктон
Перемещался книзу.
И глядя в черное стекло,
Мы ввинчивались в воду,
Чтобы вернуть себе тепло,
И солнце, и свободу.

Те окна города ночного,
Что нынче стали далеки,
Внезапно возникают снова
Над изголовием строки.
Припоминаются нежданно
Те легкомысленные дни.
От Купчино и до Гражданки
Мигали зыбкие огни.
И я спешил навстречу свету
В неосторожный поздний час,
Лишь двухкопеечной монетой
Вооруженный про запас.
Сбежав от тягостной попойки
И опостылевшей жены,
Вдоль по Литейному и Мойке,
Вдоль Петропавловской стены,
Ведомый страстью безрассудной,
Тоскою пьяною гоним,
В ночи я двигался, как судно,
Ориентируясь по ним.
Сулило счастье и забвенье
Их ненадежное тепло.
Листвы коричневые звенья
В окно стучали тяжело.
Ломило голову наутро,
В тумане гасли фонари,
И я припоминаю смутно
Увиденное изнутри.
Ах, окна Северной столицы,
Светившие когда-то мне!
Мелькают в них чужие лица,
Другие шторы на окне.
Но интерьер забытых комнат
Припоминаю всякий раз,
Когда по улице знакомой
Я проезжаю в поздний час.
Сдержи, водитель безучастный,
Коней бензиновый разбег, —
Хоть раз украденное счастье
Приобретается навек.
И вспыхнет вновь в проеме окон,
Ударив в сердце горячо,
Покинутой подруги локон,
Ее жемчужное плечо.
Мигает лампочка в подъезде,
Кругом дождливо и темно,
Но возникает свет созвездий,
Не существующих давно.
На океане и на суше,
В дни одиночества и бед,
Под старость согревает душу
Необратимый этот свет.

Не понимаю почему
Мне видится все чаще
Окошко круглое в дому,
Плывущем и летящем.
Клубился в нем Девятый вал,
И шевелилась вьюга,
Его очерчивал овал
Латунный, а не угол.
Маяк над Бельтом нам вослед
Мигал в тумане хмуро,
Вставал в полнеба алый свет
Закатов Сингапура.
В нем возникали города,
Как знаки Зодиака.
Гремела пенная вода
От юта и до бака,
Качая снова вверх и вниз,
Как бы во дни потопа,
То Дежнева скалистый мыс,
То плоский мыс Европа.
Крепчайший обещали ром
Прибрежные таверны.
Мерцал багряным фонарем
Разгульный порт Антверпен.
Огонь то вспыхивал, то гас,
Перемещались краны,
И отвести не мог я глаз
От зыбкого экрана,
Где опознать мечтали мы,
Соскучившись жестоко,
Новороссийские холмы,
Хребты Владивостока.
Там, словно тать в полночный час,
Уверенно и споро,
Глумясь, обыскивала нас
Таможенная свора.
Но горькой Родине своей
Дарили мы прощенье
За ожиданье этих дней,
За праздник возвращенья.

Дух города, он неизменно стоек,
И в радости и в горести утрат.
Проснуться меж безликих новостроек,
Но твердо знать, что это Ленинград.
Что облако, летящее крылато,
И золото, горящее под ним,
Такие же, как видел ты когда-то
Над островом Васильевским своим.
Что вновь тебе свою явила милость
Земля обетованная твоя,
Которая теперь распространилась
До Муринского мутного ручья.
Пусть с сердца не отмыть мне ржавых пятен,
Лицо свое не сделать молодым, —
Все те же мы: нам сладок и приятен
Отечества канцерогенный дым.
И бьется сердце юношеским ритмом,
Его уже забывшее давно,
Когда из кухни малогабаритной
В Финляндию распахнуто окно.
А за окном – желтеющие дюны,
Июньский день, не знающий конца,
И провода натянуты, как струны,
Над декою трамвайного кольца.