Александр Городницкий - Стихи и песни (сборник)

Синий снег от фонарных огней
Загорается солнечным спектром,
Мимо клодтовских черных коней
Пролетая над Невским проспектом.
Трубачи за стеною трубят,
Плясунам выступления снятся.
В комнатушке – двенадцать ребят,
Мне – четырнадцать, им – по пятнадцать.
А учитель раскладывал книжки,
Их из сумки достав полевой,
Ожидал, когда стихнут мальчишки,
И курчавой качал головой.
За незнание нас не коря,
Вне Земли существующий где-то,
Словно образ Христа дикарям,
Открывал он Вийона и Фета.
Нам сердца он глаголами жег,
Обращая в опасную веру,
И молчали, собравшись в кружок,
Литкружковцы Дворца пионеров.
И струился, губя новичков,
Яд поэзии, сладкий и горький,
От его беззащитных очков,
От защитной его гимнастерки.
Нас родители ждали домой,
Не ложились до позднего часа,
Год опасливый сорок седьмой
В коммунальные двери стучался.
Ненадежна была тишина, —
Только в видимость мира одета,
За стеной продолжалась война,
Гибли люди и рядом, и где-то.
Не упомню ни бед, ни грехов, —
Только строки певучие эти,
И потертые книжки стихов
В офицерском скрипучем планшете.

В редеющих сумерках раннего часа
Прикрою глаза и увижу украдкой
Просторные окна холодного класса,
Пропахшего мелом и кислою тряпкой,
Где, перемещаясь в пространство иное,
Следил я, глаза отведя от тетрадки,
За чайкой, кружившей над красной стеною
Петровской, надежной, незыблемой кладки.
Там утро вставало над городом мглистым.
Мерцала вдали куполов позолота.
Качались на Мойке багряные листья, —
Резные суда лилипутского флота.
И в сумерках серых полоской неяркой,
Забитый мазутом и водочной тарой,
Напротив канал колыхался под аркой, —
Дорога от Новой Голландии к старой.
И здание школы, как судно, кренилось
Под яростным криком стремительной чайки,
И солнце нездешнее, вспыхнув в чернилах,
Грозило пролиться из невыливайки.
В шторма океанов звала эта ярость,
Навстречу мальчишеским книгам заветным,
И облако в небе светилось, как парус,
Балтийским сырым напрягаемый ветром.

За серыми окнами Горного, —
Забыть их до смерти нельзя,
Где лекции слушал покорно я,
Азы теормеха грызя,
Над линией узкой причальною
Маячили верфи вдали,
Гудками глухими печальными
Прощались с землей корабли.
За серыми окнами Горного,
Дневной застилая нам свет,
Желтея большими погонами,
Огромный качался портрет.
Мы шли с первомайскими флагами,
Усталых не чувствуя ног,
Под статуей Сталина плакали,
Купив со стипендий венок.
За серыми окнами Горного
Рассвет загорался и гас.
Желание славы упорное
Сжигало неопытных нас.
Направо вели экспедиции,
Налево блестела вода, —
Присевшими на воду птицами
Качались у пирса суда.
За серыми окнами Горного
Клубился туман над Невой,
И небо, от копоти черное,
Вдруг вспыхивало синевой.
И плыли в воде отражения,
И вензель мерцал у плеча,
Как солнечное продолжение
Рожденного в небе луча.

Был недоступен видевшийся рядом
Гиссарских гор багряный окоем.
С Григорьевой, начальницей отряда,
Полмесяца мы прожили вдвоем.
Уран мы там искали или медь,
Не помню. По ночам на перевале
В одном мешке мы с ней в обнимку спали,
Чтобы друг друга в холод отогреть.
Свет гаснул постепенно, как в кино.
Во тьме шакалы выли, то и дело,
И, не мигая, нам в глаза глядело
Ночного неба звездное окно.
Мне было девятнадцать, тридцать ей,
И для меня она было старуха.
Ее дыхание щекотало ухо,
Могучий жар струился от грудей.
Мне было девятнадцать, тридцать ей, —
Я был как первоклассник целомудрен.
Нам на рассвете ветер лица пудрил,
Окутывая снегом до бровей.
У каменистых склонов на груди
Рисунок гор обозначался слабо.
Кончался май. Все было впереди, —
«И женщины, и подвиги, и слава».

Окошечко на полюс
В палатке меховой,
Где проводили поиск,
Рискуя головой,
На дышащей на ладан
Пластинке изо льда.
Высокие оклады
Платили нам тогда!
Открыточки с «бикини»
Отрады не дают.
Куда здесь глаз ни кинешь,
Увидишь только юг.
Вода под нами плещет,
И горек сукрозит.
Пучок ледовых трещин
Угробить нас грозит.
Над глубью океана,
От Питера вдали,
Сошлись меридианы
На лысине Земли.
Грустить, приятель, брось-ка,
Щетину теребя, —
Земля, как мяч в авоське,
Под пяткой у тебя.
Гляди, приятель, зорко,
Чтоб колыхаться мог
Над газовой конфоркой
Сиреневый цветок.
Окошечко не полюс
В палатке меховой,
Где голые по пояс
Водою снеговой
Мы растирались дружно,
С планетою «на ты»,
И день сиял снаружи,
Не зная темноты.
Над зыблющейся бездной
Мы жили, муравьи,
Раскрывшей нам любезно
Объятия свои.
Окошечко на полюс,
Верни мне этот свет,
Где спал, не беспокоясь,
Не ожидая бед,
Под белым снежным ливнем
Арктических высот,
Уверенный наивно,
Что Родина спасет.