1997
Слава тебе, благородный Сизиф, слава,
Крестный отец и предтеча людей слова.
Ломкая под ногами трещит лава.
В небе палящем – круженье орла злого.
Солнце латунное смотрит на нас косо.
Круче с годами становится склон. Душно.
Что разглядим мы, его бороздя носом? —
Выжженный стебель, сучок, паучка, мушку.
Снова скользим, оступаясь в сырой глине.
Нету усилия больше в руках слабых…
Сгинул от камня, на гору взойдя, Плиний.
Слава тебе, благородный Сизиф, слава.
Тщетно стараемся мы избежать бедствий,
Тысячный раз безуспешно в успех веря, —
Словно во сне коридором бежишь в детстве,
Дверь распахнешь, а за нею опять двери.
Скоро ли примет Земля нас в свое лоно?
Ноги босые изрезали в кровь травы.
Не суждено нам, увы, одолеть склона.
Слава тебе, благородный Сизиф, слава.
Камень на сотню шагов закатив в гору,
Мы и тому на коротком веку рады.
Книгу ли пишем, возводим ли вновь город, —
Не избегают паденья зиккураты.
Тяжкой работой усталый хребет сломан.
Осыпи слева и скальный обрыв справа.
Катится камень, пыля, под уклон снова.
Слава тебе, благородный Сизиф, слава.
1997
«Монархии в России не бывать…»
Монархии в России не бывать.
А если повторится, повторятся
Кровосмешенья и детоубийства,
Иван, Борис и Петр Алексеич,
Художник Репин: «Грозный убивает
Царевича», или художник Ге:
«Царь Петр судит сына Алексея».
Монархии в России не бывать.
А если повторится, повторятся
Варяги, ляхи, немцы и татары,
Что русский перехватывали трон:
«Придите к нам и володейте нами».
Монархии в России не бывать.
А если повторится, повторятся
Любезные народу самозванцы:
Лжедмитрии, Петры и Александры,
Святые подозрительные старцы,
Сбежавшие в Сибирь из Таганрога,
Отрепьев и свирепый Пугачев.
Монархии в России не бывать.
А если повторится, повторятся
Цареубийцы, заговоры, Пален
С шарфом в руках, продрогший Гриневицкий
Со взрывпакетом, смертники, бомбисты,
В подвале окровавленном Юровский
С расстрельною командой. «Мы пойдем
Другим путем», – говаривал Ульянов.
Монархии в России не бывать.
Поскольку раб не создан быть царем,
Как сказано у Киплинга, а прочих
В России нет. Они лежат во рвах,
Что «от Москвы до самых до окраин».
Уже никто не даст нам избавленья, —
«Ни Бог, ни царь и не герой», как пели,
Благоговейно поднимаясь с места,
В том гимне, что пришел к нам вместо: «Боже,
Царя храни». Увы, не сохранил.
Монархии в России не бывать.
История не воротится в русло,
Размытое однажды половодьем,
Хотя и мало, в сущности, надежды,
Что мы освобождения добьемся
«Своею собственной рукой», привыкшей
Не к мастерку, лопате или кисти,
И не к компьютерной клавиатуре,
А к топору, гранате и ножу.
1997
«Постарел этот город у края гранитной плиты…»
Постарел этот город у края гранитной плиты, —
Молодой Ленинград допотопным глядит Петербургом.
Разгибают устало сутулые спины мосты,
С отсыревших фасадов осыпалась вниз штукатурка.
Пролегает все реже в последние годы маршрут
К неподвижным каналам, заросшим мазутною тиной,
Словно в комнату мамы, в которой уже не живут,
А заходят лишь изредка, пыль вытирая с картинок.
Почерневшие ангелы грустно глядят с высоты,
Незарытые ямы зияют на линии Третьей, —
Так на улице вдруг одноклассника бывшего встретив,
Полагаешь наивно, что с виду он старше, чем ты.
Одряхлел этот город, который ты в юности знал.
Потускнел его лик, изменивший свое выраженье.
Ты моложе его, когда в темный глядишься канал,
Где холодная рябь размывает твое отраженье.
Но когда ты внезапно поймешь, что тебя уже нет,
Напоследок вдохнув его дым, что и сладок, и горек,
Снова станет он юным, как тот знаменитый портрет,
Что придумал однажды британский блистательный гомик.
1997
«Душою стал сильней, хотя и телом слаб…»
Душою стал сильней, хотя и телом слаб,
То нынче полюбя, что прежде было скрыто.
Тебе я впредь не раб, бог похоти Приап,
Далек я от тебя, богиня Афродита.
В пуховиках травы, под зарослями роз,
Мне не ласкать колен и ароматных губок.
Прощай навек, увы, бог юности Эрос,
Налей мне, бог Силен, пеннокипящий кубок.
В минувшие года назад дороги нет.
Мне байку затрави, веселый пустомеля.
Недаром, как всегда, обмолвился поэт,
За возрастом любви приходит возраст хмеля.
Пригублю через край и дух переведу,
Общение мужчин – первоисточник пьянства.
Не будь неурожай на фрукты в том году,
И не было б причин трагедии троянской.
Пусть, солнечным теплом с утра заполнив сад,
Плоды готовит зной для дружественной пьянки
И, становясь вином, вскипает виноград
Под узкою ступней прекрасной афинянки.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу