Александр Городницкий - Стихи и песни (сборник)

На исходе второго тысячелетья
Заглушают ревом пророков толпы,
На привычные круги приходит ветер,
Заливает устья морским потопом.
И все дальше, через самум и вьюгу,
От Рождественской уходя звезды,
Человечество снова спешит по кругу,
Наступая на собственные следы.

Солнце по кругу несется, за буднями будни.
В доме ни фартинга. Зеркало смотрит ехидно.
Пятна на солнце рождают магнитные бури,
Дохнут инфарктники, – завтра опять панихида.
Похороны означают свиданье с Хароном.
Берег неведомый снова – причина волнений.
Помнишь, как в рейсах начальных, в порту отдаленном,
Юны и ветрены, ждали с тобой увольнений?
Где вы, друзья, на кого возлагались надежды?
Как позабуду того, кто уходит, и прочих?
Книжка моя записная, столь людная прежде,
Буква за буквой в сплошной превращается прочерк.
Время мне выпало вслед собираться за всеми,
К темным глубинам, на Север, по-прежнему дикий.
Помнишь у Киплинга сказано было в поэме,
Прежде любимой: «Учись, как уходим мы, Дикки»?
Ангел иль черт подберет мою грешную душу?
Кару готов понести за любые грехи я,
Тем только горд, что покину родную мне сушу
В скрипе бортов и во влажном дыханьи стихии.

Приснится внезапно забытая пьянка,
В палатке, обтянутой тонкой перкалью.
Так шарит, ища двойника, обезьянка
Ладошкой морщинистой по зазеркалью.
Свой путь от нее недалекий итожа,
И я, как она, перед зеркалом замер,
С тоской созерцая унылую рожу, —
Морщины и плешь, синяки под глазами.
А помнишь, – заброшенные на Север,
Еще не привыкшие к пораженьям,
Смотрелись с тобой в зеркала Енисея,
Довольные собственным отраженьем?
А помнишь, в пространство соленое канув,
Где зыби колышутся плоские волны,
Смотрелись с тобой в зеркала океанов
И были своим отраженьем довольны?
Не верь этим стеклам, белесым от пыли, —
Безвременно старят домашние стены.
Мы те же, что были, мы те же, что были,
А зеркало требует срочной замены.
Ну что же, дружок, сокрушаться не нужно, —
Потерь опасаться не стоит осенних:
Уходит любовь, но останется дружба, —
Так часто бывает в стареющих семьях.

В Вашингтоне, в музее истории мира
(Не пройдите, когда там окажетесь, мимо),
В допотопных долинах рычат диплодоки,
Неподвижные, словно дредноуты в доке.
Там зубастые птицы застыли в полете, —
Вы сегодня таких на Земле не найдете.
Это слева от вас происходит, а справа
Из вулкана, светясь, извергается лава,
В океане плывут кистеперые рыбы,
Оставляя в воде голубые разрывы.
Птеродактили в тучах, внизу – стегозавры,
Входят легкие в моду уже, а не жабры,
И леса, на ветру колыхаясь упруго,
Превратятся нескоро в сегодняшний уголь.
И любуется сверху морями и сушей Всемогущий,
Всеведущий и Вездесущий,
Отдыхая в начале рабочей недели,
Не спеша перейти к неудачной модели.

Январь многозвездный, морозный, —
Сплошная пора похорон.
Уходят как-будто бы розно,
Но есть в этом общий резон.
Кого еще легкою костью
Сухая коснется рука?
Не кончился год високосный,
А только лишь начат пока.
На рамку в газете покорно
Смотрю в наступающей мгле.
Последние вымерзли корни
В звенящей от стужи земле.
Ушли Левитанский и Бродский,
И зябко от этого мне
В моей неизменно сиротской,
Детдому подобной стране.
Последние вымерзнут корни,
И в этом решительный знак,
Что все пропитает исконный,
Дремучий и цепкий сорняк.
Дурные являет приметы
Январских смертей полоса, —
Когда умолкают поэты,
Иные слышны голоса.

Я в юности раз заблудился в горящей тайге,
Где странствовал час, заплутавший в горячей пурге.
Тлел ягель сырой, поминутно хватая за пятки.
Сгибались стволы, словно в вольтовой жаркой дуге,
И больно приклад на ходу ударял по ноге,
Меня понукая скорее бежать без оглядки.
Бежать, – но куда? Непроглядная серая мгла,
Глаза разъедая, на них пеленою легла, —
Лишь тени и света мелькали лиловые пятна.
Когда задыхаясь, сжигая подметки дотла,
Я брел, торопясь, от ствола до другого ствола,
Чтоб снова потом поворачивать в страхе обратно.
Зачем же сегодня, – когда и в помине уж нет
Свидетелей тех, из забвения вызванных лет,
Которые толком уже и не помню, пожалуй,
Приносит мне снова ночной неожиданный бред
Горящего ельника темно-малиновый свет
И едкую горечь таежного злого пожара?
Не надо меня утешать, – понапрасну не лги.
Я чувствую ясно дыхание черной пурги,
Опять за спиною деревья трещат, как поленья,
Танцуют багровые перед глазами круги,
И жар раскаляет худые мои сапоги,
А серый туман отрезает пути отступленья.