Ангел жизни, помоги им из советской толпы
Своих праведников выбрать успеть, —
Перед тем, как из ясного неба ударит смерть…
…А снег все сыпал манной с неба,
Все бил, откуда и бралось?…
Как будто вновь народ без хлеба
Остался, и Господь поднес, —
Пусть не в пустыне запустенья, —
Здесь не Египет, Третий Рим, —
Россия, ждущая прозренья,
В кануне светопредставленья
Не замечает нас, бежим!
Сквозь беды, острые каменья,
Погромный страх уничтоженья, —
Надоумил нас Элохим
Спасти от рабства поколенье, —
Чтобы Народ, светясь в смятеньи,
Слова Завета повторил.
Святая роща, где Горгона-слава
С повязкой на гноящихся глазах
Мычит постыдно, призывая смертных
Совокупиться с нею.
Истуканы
Мадам Тиссо расскажут о мгновеньи,
Когда повязка сорвана, и ярость
Ненасытимой твари раскаляет
Ее невыносимые зрачки.
Боль правит космосом;
Все формы бытия —
Попытка избежать ее стрекала.
Ее отсутствие мы называем Богом,
Блаженством, истиной…
В отсутствие ee
Мы жить торопимся, осваиваем землю,
Влюбляемся, заводим семьи, любим,
Надеемся на случай…
Наслажденье
Ее отсутствием назвали красотой.
Какая пошлость в том, что прелесть утра,
Симметрия плода, цветка, кристалла,
Журчание ручья и птичьи трели —
Лишь формы страха!..
Камню и червю
Начхать на Рим, и только боль – Атилла
С бичом необходимости в руках
Гоняет сонный атом.
Разрушенье
Одной твердыни – есть созданье новой, —
Из тех же кирпичей!
Руины Рая
Свидетели тому, и наши храмы.
Советской готики божок,
Прораб и архитектор страха, —
Ну что ж, он сделал все, что мог,
Чтоб не остаться горстью праха, —
Бальзамировщик преуспел,
Содравши кожу человечью,
Засунуть в грудь толченый мел,
В живот смолу и шерсть овечью, —
Комочки сморщенных желез,
Равно как и желудок тощий,
В рассол для будущих чудес
Погружены, святые мощи.
И череп, что вершил судьбу
Стран и народов полумира,
Уж не способен на бу-бу, —
Залит цементом лоб кумира…
Когда наука превзойдет
Природу, и из клетки мертвой
Зловеще жизнь произойдет,
Его родят из той реторты, —
И лидеры толпы
Галактик, разузнав об этом,
Слетятся, черные волхвы,
На обреченную планету, —
Дабы прославить эту жизнь,
Навек продлить ее коленца,
И злые скипетры сложить
У ног ужасного младенца.
Глядя на мир с невысокой горки,
Дуновением уст отгоняя слепней,
Видя перья на касках стражи,
Ожерелье из драхм на груди сирийца,
Слыша ржанье коней и всхлипы
Трех Марий, в ожидании смерти,
Пусть нелегкой, но скорой, скорой, —
Думал ли он о своем народе,
Кто писал и вещал о его приходе
Все предыдущие эры, эту
Не отличив от пропитанных муками прочих, —
Знал ли, что сделает Римский Кесарь,
Из-за деревца не узревший леса,
А за ним тираны, монархи, папы,
Их попы, инквизиторы и сатрапы —
С государством людей, не узнавших бога
В святотатственном нищем с большой дороги?…
Броневые плиты, буи и вехи,
Шпанские мухи, петарды, пули,
ДДТ, синтетика, пылесосы,
Блиндажи, бидоны, бинты, бинокли,
Огнеметы, танки, овчарки, гимны,
Сапоги, катоды, ракеты, бомбы…
Вот, чего он еще не знает
На вершине муки своей и славы,
Приколоченный символом к новой эре
Мук и бесплодных стремлений к счастью.
Попытка будущего: двадцать первый век
Когда блудный Мессия евреев,
восставший из смертного срама,
В блеске славы вернулся к народу-отцу,
одряхлевшему в прахе, —
Сын не принял отца, – Исаак не узнал Авраама
В старике, изувеченном памятью, болью и страхом.
И пошли между ними разборки – весьма некрасивы:
Авраам разодрал на груди дряхлый талес
рукою убогой,
Крикнув: Грех Богохульства! —
а с иголочки новый Мессия
Проклял старца, был распят, и стал не Мессией,
а Богом.
Читать дальше